Книга Русская лилия - Елена Арсеньева

— Su! — приказал Самойлов, показывая на Ольгу. — Воды!

Юноша улыбнулся, жестом фокусника вынул из мешка деревянную кружку и дернул за трубку. Оттуда в кружку полилась вода, и через мгновение юноша подал ее Ольге.

Она выпила залпом. Водонос наполнил кружку вновь. Ольга выпила и наконец-то почувствовала себя лучше. Она с ужасом взглянула на выщербленный край кружки, представила, сколько народу касалось ее губами… и невольно расхохоталась.

— Рад, что вам весело, сударыня, — усмехнулся и капитан. — Однако я бы предложил теперь вернуться. Если вам угоден сувенир, можно купить его в любой крайней лавке. Но углубляться в Чукурджуму вряд ли разумно. Здесь полно воров, а kabin не сможет там проехать, слишком узкая дорога. По Турнаджибаши можно пройти только пешком. Это очень утомительно и небезопасно.

— Господа! — раздался вдруг истошный крик. — Милорд! Миледи!

Ольга и капитан увидели пятерых европейцев, двух женщин и трех мужчин, одетых как обычно одеваются туристы: практично, немарко, удобно, уныло… Впрочем, любая, даже самая нарядная, одежда не имела бы сейчас никакого вида, потому что была бы покрыта пылью. Ольга только вздохнула, представив себе, как выглядит она сама.

— Господа! — заговорил по-английски первый из мужчин, средних лет, рыжеволосый, румяный, пышущий здоровьем. — Я вижу в вас европейцев… Тысяча извинений… Мы взываем о помощи! Я Арнольд Брикстер из Ливерпуля, это моя жена, это мистер и миссис Кроун, это мистер Маккинли, — он показал на человека с задорными нафабренными усами. — Мы заблудились… более того, мы все ограблены самым подлым образом… — Он сунул руки в карманы пиджака, и все увидели, что карманы прорезаны насквозь.

Этот жест повторили Кроун и Маккинли, и, несмотря на их измученные, обескураженные лица, выглядело это настолько комично, что Ольга с трудом подавила смешок. Тут же она оглянулась, испугавшись, что Эдит могла это заметить и обидеться на непочтительное отношение к своим соотечественникам, но не обнаружила гувернантки.

Ольга в панике осмотрелась и увидела мисс Дженкинс чуть поодаль, в окружении цыган. Очень красивая женщина с копной русых выгоревших кудрей, схваченных маленькой шапочкой, вышитой бисером, в цветастых юбках держала англичанку за руку и быстро и очень серьезно говорила ей что-то. При этом лицо мисс Дженкинс вытягивалось с каждым словом.

Ольга прикусила губу: она бы тоже хотела, чтобы ей погадала настоящая цыганка, да еще такая красивая! Но тут услышала, как мистер Брикстер торопливо, с мольбой в голосе говорит:

— У нас нет ни гроша, чтобы нанять извозчика, а наш корабль уходит через час! Господа, ради Бога…

Капитан покосился на Ольгу. Она кивнула: конечно, надо помочь!

— Скорее в нашу коляску, — приказал Самойлов. — Мы тоже собрались возвращаться. Да, Ольга Константиновна?

— Эдит! — позвала Ольга, но мисс Дженкинс словно завороженная смотрела на цыганку и медленно кивала в такт ее словам.

Капитан побежал к ней, схватил за руку и потащил к повозке, что-то быстро говоря по пути. Эдит все еще кивала, словно слова цыганки до сих пор доносились до нее. Капитан втолкнул ее в повозку, помог сесть Ольге и англичанкам. Глаза Эдит были расширены и неподвижны.

«Ну и ну, — подумала Ольга, — что ж ей там такого нагадали, что она не в себе?!»

Но разговаривать об этом было невозможно: повинуясь приказу капитана Самойлова, который вдобавок посулил двойную плату, возница погонял со всей мочи и повозку страшно трясло.

— Куда идет ваше судно? — крикнул Самойлов, пытаясь заглушить грохот колес.

— В Афины! Мы отправляемся в Афины! — прокричал в ответ Брикстер, а остальные англичане согласно закивали. — Мы хотим увидеть прибытие русской королевы в Афины.

— Мы тоже следуем туда, — сообщил капитан. — Вы идете через Пирей? Очень сожалею… Вам придется десять дней пробыть в карантине, как всем английским приезжающим. На русские корабли это правило не распространяется. А королева, насколько мне известно, будет в Афинах уже через два дня.

— Ну ничего! — воскликнул неунывающий Брикстер. — Возможно, нам удастся увидеть ее потом. Но вот о чем бы мы мечтали, так это снова увидеться с вами в Афинах. Давайте назначим час и место… Скажем, 1 февраля на закате солнца меж колонн Акрополя. Уговорились?

— Я уже буду в море, на обратном пути в Россию, — вежливо покачал головой Самойлов. — Должен принести свои извинения.

— А вы, мэм? — повернулся Брикстер к Ольге.

Она хотела тоже покачать головой, но тут Эдит вдруг горячо воскликнула:

— Мы постараемся, верно, ваше…

Гувернантка подавилась словом и бросила испуганный взгляд на Самойлова. Видимо, тот предупредил ее, что Ольга желает сохранить инкогнито, да Эдит едва не забыла об этом.

— Мы постараемся, — Ольга попыталась сгладить обмолвку Эдит. — 1 февраля, на закате, у колонн Акрополя.

И у нее закружилась голова от восторга: колонны Акрополя! Неужели она сможет подойти к ним, коснуться их, увидеть мрамор, из коего они изваяны?! Неужели она скоро будет в Афинах?! В сказочных Афинах?!

Скорее бы сняться с якоря! Скорее бы тронуться в путь!

Она готова была соскочить с повозки, которая тащилась, на ее взгляд, слишком медленно, и бежать перед ней к пароходу.

На счастье, дорога теперь шла все время под гору, и лошади, даром что везли так много народу, бежали очень быстро.

Вскоре открылся порт. Англичане начали махать руками, указывая на судно, стоявшее под парами.

— Мы тут сойдем. — Самойлов спрыгнул чуть не на ходу и принял из повозки Ольгу и мисс Дженкинс. — Kabin без нас пойдет быстрее. Счастливого пути, господа! — Он сунул в руку возчика деньги. — Трогай, да поскорее!

— До свидания! Спасибо! Благослови вас Бог! — наперебой кричали англичане. — До скорой встречи! До встречи в Афинах! До встречи в Акрополе!

— Ну, ваше величество? — с улыбкой проговорил капитан Самойлов. — Вы довольны прогулкой?

Ольга протянула ему руку, радостно пожала и воскликнула:

— Скорее! Скорее на наш корабль! Я хочу скорее в Афины!

От нетерпения она и думать забыла про цыганское гадание Эдит, а та тоже не сказала об этом ни слова. Но в путь они отправились только на следующий день согласно плану. И вот, в Архипелаге, вода стала особенно синяя, точно растворенный pierre d’azur, ляпис-лазурь, а за кормой винт взбивал пену, и след парохода переливался такими чудными зеленоватыми и голубыми тонами, что, казалось, так бы и стоял весь день и любовался…

Но некогда было — впереди открылся Пирей, и толпа встречающих, и где-то там, в этой толпе, был Георг.

Ждет ли он ее? Ждет ли он свою русскую лилию… без аромата?

* * *

Когда люди увидели идущий от парохода ялик, в котором на возвышении стояла юная девушка в бело-голубых одеждах, настала мгновенная тишина, которая тотчас взорвалась восторженными криками. Боги Эллады были голубоглазы и золотоволосы — таким же оказалось и это прекрасное создание, облаченное в одежды цветов греческого национального флага, называемого просто «кианолефки», сине-белый. На флаге был изображен белый крест на синем фоне. Белый цвет означал свободу и чистоту, а синий — море. Принятый в 1832 году, после освобождения от турок, он напоминал о многовековой борьбе за свободу, и сейчас беспорядочные крики сменились стройным скандированием этого первого лозунга греческих повстанцев: