Книга Прикованная - Наталия Лирон

челюсти, ложусь на спину рядом с ней и оголяю грудь. Смотрю на Машу. И вижу в глазах ужас.

Я закрываю глаза, чтобы мои слёзы текли внутрь, а не наружу.

Глава 9

– Снаружи жарче, чем внутри, – Кира открыла дверь и посторонилась, пропуская Елену в коридор, – я смотрела прогноз погоды – всю следующую неделю так.

– Да уж. – Елена мельком глянула на совершенно новые нейтрально-бежевые обои и вошла. – Глеб ещё в мастерской?

– Ага, – отозвалась Кира из кухни, – ваяет там что-то шедевральное. Говорит, что мы на него благотворно влияем. Что мы обе теперь музы.

– Да, мы с тобой музы те ещё. – Елена сняла обувь и босиком прошлёпала на кухню. – Что у нас тут из еды?

Кира сидела, расставив ноги в стороны, держась за спину:

– Господи, когда это уже закончится?

– Беременной ты точно не останешься. – Елена охватила взглядом всю её фигуру.

Отёкшие щиколотки, круглые колени, большой живот, остро выпирающий вперёд, налитые груди и круглые щёки. От её хрупкой девочки ничего не осталось. Перед ней сидела молодая, очень беременная женщина и от беременности своей сильно уставшая.

– Тебя Глеб довёз? – Елена открыла холодильник.

– Ага. – Кира откусила грушу и кивнула матери: – Возьми, мягкие.

Елена помыла фрукт, тоже откусила.

– Глеб мне дал свои старые ключи, сказал, что валялись у него в мастерской без дела. И сказал, что теперь я могу сюда приходить, когда захочу, если ты, конечно, не возражаешь.

– Если я, конечно, не возражаю, – усмехнулась Елена, разгадав хитрость дочери.

– Вот, – Кира пошла в коридор и принесла связку, – и брелок смешной.

Она взмахнула рукой, и у неё на пальце оказалось металлическое кольцо, с которого свисали ключи и брелок…

Маленький красно-белый шарик повис в воздухе. Это была пластиковая имитация ёлочной игрушки: с одной стороны красный в белые снежинки, а с другой – белый в красные. Очень необычный брелок. Единственный в своём роде. У Елены потемнело в глазах, звуки замедлились, удлинились. Она моргала, заворожённо глядя на маленький шарик, который вернулся в её жизнь через девятнадцать лет.

– Мам? – Кира в недоумении смотрела на Елену. – Мам, ты что? – Дочь положила ключи на стол и тронула за плечо. – Мам?

Воздух стал таким же вязким, как звук, и Елене на миг показалось, что это не воздух, а вода – не вдохнуть.

– Мам, да что такое? – Кира не на шутку испугалась. – У тебя болит что-нибудь? Что случилось?

Елена тряхнула головой, пытаясь прийти в себя:

– Этти ключ-чи тебе дал Г-глеб?

Голос не слушался, и она запиналась.

– Да, а что такое? Это ключи от этой квартиры. Я ими открывала.

В ту новогоднюю ночь они стояли у парадной и о чём-то спорили. Глеб и его брат.

«Да ладно тебе, ничего не будет, – Лёша топтался на месте, – дай ключи».

Глеб достаёт связку ключей на брелоке: красно-белый шарик нервно крутится и подпрыгивает на пальцах – красной стороной на фоне белого снега, – и Елене это кажется очень красивым.

«Да она пьяная совершенно». – Ключи всё ещё в руках у Глеба.

«Ну и отлично! – Лёша начинает злиться. – Она всё равно ничего завтра не вспомнит, что ты такой вдруг милосердный? Какая тебе разница?»

И вот он – тот самый взгляд Глеба, который она тогда запомнила, – долгий, цепкий, охватывающий её с головы до ног. Стало неуютно, и ей показалось, нужно что-то сказать: «Ой, это снова вы, бородатый друг?» И она нелепо захихикала.

«Дим, завязывай давай, она ведь ничего не соображает, оставь её здесь, – Глеб вернулся взглядом к Лёше, – ничего хорошего из этого не выйдет».

«Хватит мне мораль читать, ты мне дашь ключи или нет?» – Лёша пытался вытряхнуть сигарету из пачки.

«Ладно, – молодой бородатый Глеб кивнул, снова посмотрел на Елену, – последний раз, Дим. Я серьёзно говорю, добром это не кончится».

Она видела, как красно-белый шарик перекочевал из одних рук в другие.

«Ну что, пошли, моя красавица? – Лёшин голос был тёплым и обволакивающим. – А то замёрзнем тут совсем. Пошли греться».

К бородатому парню подошла рыжеволосая барышня, и они ушли.

Елена никогда не вспоминала этого так чётко и явно, пока не увидела этот брелок сейчас – висящим, как и тогда, на кольце – в руках своей дочери.

– Мам, да что случилось-то, можешь объяснить? На тебе лица нет! – Кира всё больше тревожилась.

– Это я… так, – Елена не знала, что ответить. Сказать, как есть, было невозможно, а на враньё сил не осталось. – Ничего такого, просто примерещилась какая-то ерунда.

– Какая ерунда? – не отставала дочь.

– Да ну, – Елена все смотрела на затертую от времени ёлочную игрушку – уже немного выцветшую, но ту же самую, – это, наверное, от жары. Налей мне воды.

Значит, он знал! От этой мысли становилось муторно и тошно – и совершенно не хотелось в это верить. Значит, он действительно знал, что творит его брат?

– Пойду умоюсь, а то голова чугунная, – сказала Елена. – Не волнуйся, всё хорошо, просто жара. У нас на работе кондиционер так и не починили, вот я и расплавилась к вечеру.

Ей нужно было время. Немного времени, чтобы понять, что делать дальше, чтобы прийти в себя и… Ей не хотелось верить, что этот Глеб – её Глеб – и тот бородатый длинный парень – один и тот же человек. Тот, который видел её тогда одурманенную, тот, кто знал, что его брат воспользуется ситуацией, – и отдал ему ключи. И она не знала, как ей быть с этой открывшейся правдой.

Кира проводила её встревоженным взглядом. Как только Елена закрыла за собой дверь в туалет, входной замок щёлкнул – пришёл Глеб.

– Господи… – прошептала Елена, откручивая кран и пуская воду.

Холод седым покрывалом обнял её, лёг на плечи. Она села на пол, уткнувшись лбом в колени, – ей не хотелось во всё это верить.

– Я этого не помню!

Они снова стояли на кухне.

– Тихо, Киру разбудишь! – Елена встала и закрыла дверь. Обернулась к нему. – Зато я помню. И помню очень отчётливо, к сожалению.

Это был первый раз, когда они ругались. Даже не то чтобы ругались. Пару раз у них были стычки по мелочам, так, житейская ерунда, ничего серьёзного. Сейчас было другое.

– Девятнадцать с половиной лет назад ты дал брату ключи от квартиры, зная, что он приведёт туда одурманенную девушку. – Елена смотрела на него в упор.

– Что ты от меня хочешь, Лен? – Глеб устало моргнул. – Я не помню этого момента. Я устал извиняться за то, в чём не виноват. Я тебе уже говорил – я понятия не имел о