Книга Познай, где свет - Наталья Чернякова

решил: пришло время встретиться с мелкой, но сначала нужно позвонить. Казалось, он продумал разговор до мелочей, но всё пошло не по плану. Разве с Пересветовой может что-то идти по плану?

— Привет, мелкая, — сказал Никита, глубоко дыша и сдерживая бухающее от волнения сердце. Будто не было пяти лет разлуки.

Арина чертыхнулась, увидев на экране телефона номер Бернгардта: «Ведь просила же Илью передать Никите, чтобы тот не звонил и не писал».

Потом, услышав его голос, непроизвольно улыбнулась: как давно она не слышала этого ласкового «мелкая»! На душе сразу стало тепло-тепло!

— Привет, — ответила Арина одним словом.

Они замолчали. Бернгардт растерялся и напрочь забыл, что говорить дальше, хоть и готовился к разговору.

— Как поживаешь? — наконец вспомнил он заготовку, даже попытался сказать это весело и непринуждённо.

— Всё хорошо. Что-то случилось?

— Нет. Просто хотел тебя услышать. Соскучился. Очень. — У Никиты от волнения снова задрожал голос.

«С чего бы такие нежности? — подумала Арина. — Удивил так удивил».

Ей вдруг стало смешно, и она негромко хихикнула.

Тревога в душе Никиты быстро разрасталась: не ожидал он такой реакции на простые и такие трудные его слова. И уж совсем не предполагал услышать:

— Прости, но мне некогда разговаривать: нужно готовить ужин, с минуты на минуту вернётся Игорь, а у меня ещё конь не валялся. Ты немного не во время. — Арина включила громкую связь и закинула овощи в кастрюлю с кипящим бульоном.

— Я и хотел поговорить о Воронцове, — сдавленным голосом ответил Никита, пытаясь вытащить из пачки сигарету. Он почти не курил, но сейчас, именно сейчас захотелось почувствовать вкус сигареты и запах дыма. — Ты уверена, что он тот, за кого себя выдаёт? Не верю я в чудесные перевоплощения людей.

Арина нервно вздохнула, протирая влажной салфеткой кухонный стол:

— Никита, Игорь очень изменился. Он другой, понимаешь? Состоявшийся человек, ему не перед кем оправдываться, некому чего-то доказывать. Всё, детство прошло, и он над собой здорово поработал, отшлифовал некоторые черты характера настолько, что ты Воронцова сейчас не узнаешь.

— Человек уже рождается с характером, как его можно изменить? — чётко и твёрдо объяснил Бернгардт и, горячась, добавил: — Понимаешь, это то же, что поменять отпечатки пальцев или свою душу. Нет, ну, конечно, воспитание, образование, жизнь вносит кое-какие коррективы, — сказал уже немного спокойнее, не услышав от Пересветовой возражения, — но полностью не изменить то, с чем ты родился и жил долгие годы.

— С тобой невозможно спорить. — Арина, окинув внимательным взглядом кухню, присела на краешек стула: вроде бы всё сделала, наконец.

— Потому что я прав. — Никита повысил тон, от напряжения отбросив в сторону сломанную сигарету, и вытер испарину на лбу. — Если человек с детства получал наслаждение, когда били другого, он может стать добросердечным? Нет, он сможет лишь подстроиться под обстоятельства и скрыть до поры до времени своё гадкое нутро. Детям это редко удаётся, они более открыты, а вот взрослые при особой подготовке могут сыграть хоть кого.

— Плохо же думаешь о людях, — грустно усмехнулась Пересветова.

— Зато о тебе думаю хорошо. — Никита, немного помолчав, всё-таки решился сказать это: — Прости меня, мелкая, я понимаю, что когда-то поступил жестоко, но за то получил сполна.

Арина удивлённо расширила глаза: неужели дождалась этого признания? И поняла очевидное: если не вытащит из прошлого то, что ежедневно тревожит душу, беспокоит и раздражает, покоя не будет, и новую жизнь с Воронцовым она не построит. Да, надо выговориться, устранить шлейф недосказанности, который тянется из той беседки в осеннем парке, и Пересветова начала с главного:

— Если бы ты знал, как я… — запнулась она на слове и продолжила, наконец, взяв себя в руки: — Я любила тебя, как я тебя любила! Утра ждала только затем, чтобы встретиться с тобой или в школе, или на нашем месте. И далее, когда училась в универе всё казалась, что сейчас откроется дверь в нашу с Эльвирой комнату и войдёшь ты … Но этого не случилось, и из миллионов девушек ты выбрал именно пустую куклу Барби. Это мерзко и обидно.

— Не я её выбрал, а она меня.

— Какая разница? Ты не оценил меня, зато оценил красотку Барби. Очень доступная, да? Или с ней было весело и удобно? — беззвучно заплакала Пересветова.

— Всё вместе. — Никита подскочил с дивана и заходил по комнате, горячась: — Но я там, в парке, был честен с тобой.

— Грош цена твоей честности. На словах для себя и других ты такой чистенький, правильный, да? А на деле? Ведь я тогда жить не хотела, знаешь? А сейчас у тебя что случилось? Фейерверк быстро сгорел, так и не согрев? — презрительно выдавила Арина и обидчиво сжала губы. Не дождавшись ответа, продолжила: — Ты пять лет обо мне не думал, а теперь расстался с Барби, щёлкнувшей тебя по носу, потому и вспомнил об Аринке. Но ведь я гожусь только для дружбы. — Никита остановился и замолчал, уставившись в одну точку. — Каким бы ни был Игорь, но он меня принял такой, какой я была когда-то: не миленькой стюардессой, какой стала сейчас, а той, девчонкой в растянутой футболке, с торчащими в разные стороны волосами и с мазутом под ногтями. Понимаешь? Я за одно это готова строить с ним семью. А ты боялся замараться об меня. — Арина смахнула набежавшие слезы.

Никита вдруг ощутил сильный холод: то ли в квартире кто-то раскрыл окна, то ли холодно стало от слов Арины, только тело пронзила дрожь.

— Не говори так, это неправда. Я не был готов к твоей любви.

— В этом и разница между тобой и Игорем, потому его не предам.

— «Но я другому отдана и буду век ему верна»? Так?

— Я не Татьяна, ты — не Онегин. У каждого своя жизнь. Прощай! — она резко завершила разговор, боясь расклеиться окончательно.

Вся ситуация ужаснула парня, было жаль Арину, как, впрочем, и себя тоже, и он прохрипел с трудом подыскивая слова:

— Подожди, не руби так сразу, как я когда-то. Подумай!

— Уже подумала. Мы ждём ребёнка, — жёстко подытожила Арина.

Не оставалось другого выхода, как прохрипеть из последних сил:

— Что ж, счастья вам. — Никита нажал красную кнопку и швырнул на стол телефон.

Пересветова понимала, что к Бернгардту по-прежнему неравнодушна, но обида и боль была настолько сильна, что справиться с этим, казалось, невозможно. «Если бы кукла не совершила несколько подлых поступков, вряд ли бы Никита попытался наладить мосты, и не вспомнил бы о моём существовании», — пришла к выводу Арина, и это было самым обидным.