Книга Сильнейшие - Лорен Робертс

размытой, я понимаю, что плачу. Снова. С тех пор как король приказал бросить меня сюда, я только и делаю, что плачу. Почему это произошло? Я до сих пор не могу разобраться. Хотя, возможно, я была поглощена другими мыслями.

Всхлипывая, тянусь к хлебу и с усилием вздыхаю, когда цепи на моих лодыжках туго натягиваются. Боль становится невыносимой. Я не такая, как Пэй. Я не привыкла к такой боли. Я привыкла к исколотым пальцам и уставшим рукам, но не к ноющему телу и сломанным костям.

Хрипло вздыхаю, облокотившись на стену.

На самом деле в этом нет ничего страшного. Я привыкла быть голодной. На самом деле, я даже не хочу этот черствый хлеб.

Мой желудок протестует. Очень громко.

Я уже собираюсь напомнить ему, что мы и дольше страдали без еды, поэтому не надо делать из этого трагедию, как вдруг тени начинают говорить. Это так странно.

— Ты не могла бы быть потише? Я пытаюсь уснуть.

Я вздрагиваю от грубого голоса и прищуриваюсь, вглядываясь в соседнюю камеру.

— Я-Я ничего не говорила, — мой голос хриплый и шершавый, словно шерсть.

— Да, — ворчит мужчина, — но твой желудок чертовски много болтает.

— Верно, — вздыхаю я. — Я вообще довольно болтливая.

Я обвожу глазами слабые очертания фигуры, сидящей в углу камеры, ближе всего к хлебу. Возможно, он сможет достать его для меня.

— Давай так, — начинаю я весело. — Если ты бросишь мне этот хлеб, мой желудок успокоится. Так что мы оба получим то, что хотим: я поем, а ты сможешь уснуть.

Он, кажется, находит это забавным. Конечно, если предполагать, что исходящий от него шум действительно является смехом.

— Правда? И откуда ты знаешь, что я сам не съем этот хлеб?

— Так ты здесь за кражу?

— Нет. Хуже.

— Тогда я рискну, — весело говорю я. — Судя по всему, у тебя нет опыта в воровстве.

Он снова издает тот звук, который я принимаю за смех. Затем он перемещается, просовывая костлявые пальцы между прутьев, чтобы достать мой хлеб. После, когда ему удается ухватить буханку, он с грубым ворчанием швыряет ее мне. Хлеб катится и останавливается, столкнувшись с моей ногой.

Улыбаюсь находящемуся в тени человеку.

— Видишь, ты не вор. Спасибо, — я замираю, глядя на свои пальцы. Изуродованные, сломанные и бесполезные.

Боль парализует.

Опускаю хлеб на ладонь, вздрагивая от ощущения. Через мгновение я набираюсь смелости, сжимаю хлеб обеими руками и пытаюсь поднять ко рту.

Слезы стекают по щекам, но я откусываю кусок. Потом еще один. И каждый из них — черствый и соленый от моих слез.

— Что ты сделала, малышка? — раздается голос, прерывая мои всхлипы.

— Я… — всхлипываю. — Я была швеей. Раньше была швеей. — На моих губах появляется тень улыбки. — Лут всегда нуждался в помощи в плане моды. У меня был небольшой бизнес по продаже одежды. Моя лучшая подруга, участвует в Испытаниях, знаешь ли. Хотя, — я хмурюсь, — ты, наверное, вряд ли знаешь о ней, раз уж ты давно здесь. В общем, она добывала мне ткани, а я шила из них наряды. Конечно, я всегда позволяла ей первой выбрать что-то из того, что я создавала. Ох, а еще я сшила для нее жилет со множеством карманов, потому что, скажем так, она была опытной воровкой…

— Нет, малышка, — кажется, он раздражен. — Черт, ты действительно много болтаешь, не так ли? Я спросил, что ты сделала, почему оказалась здесь?

— Ох. Эм. Твоя догадка так же хороша как и моя, — говорю я, пытаясь прожевать жесткий хлеб. — Однажды я пыталась что-то украсть. Это закончилось плохо. Пэй все еще удивляется, как я могу быть такой ужасной воровкой, будучи Фэйзером, — я откусываю еще кусок. — Она всегда говорит, что если бы могла проходить сквозь стены, то была бы непобедимой. И очень богатой.

— Что, тебя просто бросили сюда без всякой причины? — он фыркает. — Не похоже, что ты Обычная или что-то в этом роде.

При мысли о том, что это могло случится с Пэйдин, у меня внутри все переворачивается.

— Нет. Нет, я определенно Элитная. Но это мне здесь не поможет, — я смотрю на каменные стены и чувствую, как Безмолвие подавляет мои способности, из-за чего я не могу просто взять и пройти сквозь эти решетки.

Он вдруг становится серьезным.

— Интересно, что они собираются с тобой сделать.

— Что ж, — я поднимаю руки, чтобы он увидел, — они вряд ли смогли бы сделать что-то похуже.

— Да, — грубо произносит он, — я слышал, как это случилось.

— Тогда извини, что не давала тебе спать, — говорю я без особого энтузиазма. Он смеется, заставляя меня улыбнуться. — Ита-ак, — растягиваю я, — что ты сделал, чтобы оказаться здесь?

Я чувствую, как он смотрит на меня.

— Нечто, за что меня заслуженно отправили в это подземелье. В отличие от тебя.

— Люди могут меняться, — тихо говорю я.

— Не я.

— Не знаю, — весело отвечаю я. — Помощь незнакомцу — это, наверное, первый шаг к самосовершенствованию.

Почему-то мне кажется, что он улыбается.

— Как тебя зовут, малышка?

— Адина. Но мои друзья — точнее, подруга — зовет меня Ади8, — в ответ он лишь фыркает. — А тебя как зовут?

Его тон звучит почти обвиняюще.

— Почему тебя это интересует?

Я пожимаю плечами.

— Может быть, я пытаюсь завести еще одного друга.

Не знаю, почему, но он смеется над этим.

— Тебе не стоит со мной дружить, малышка. Все мои друзья умирают.

— Значит, тебе нужно больше друзей.

Еще один грубый смешок.

— Ты говоришь верные слова, малышка. Ладно. Меня зовут Ал.

— Ал? — повторяю я. — Это сокращение от чего-то?

— Понятия не имею, — он кашляет, почти задыхаясь. — Никогда не разговаривал с родителями. Сколько себя помню, я всегда был сам по себе.

— Понятно, — тихо отвечаю я, вспоминая, что тоже никогда не знала своего отца. Мое молчание, кажется, выбивает его из колеи и заставляет его заговорить.

— Да, и у меня нет друзей, которые могли бы дать мне прозвище.

— Ну, теперь у тебя есть, А9.

— Что? — переспрашивает он. — Разве это не твое прозвище, малышка?

— Да, данное мне Пэй. А ты, похоже, остановился на слове «малышка».

Он смеется, и этот звук заставляет меня улыбнуться.

— Ты абсолютно особенная, ты знаешь об этом, малышка?

Я кидаю остатки буханки в его сторону и наблюдаю, как он неохотно ее поднимает.

— Спасибо, А. Я…

Тяжёлые шаги эхом отражаются от стен темницы, заглушая мои слова.

Дверь камеры распахивается, и меня внезапно окружает толпа Гвардейцев. Двое из них поднимают меня с земли, не обращая внимания на мои сломанные пальцы.