Книга Господь, мы поднимаемся - Николай Петрович Гаврилов

по-прежнему молчал, щурился на заходящее солнце.

Погрузка на корабли закончилась через два часа. Всего на палубы судов взошло около десяти тысяч детей и несколько взрослых, в основном, священники и монахи, такие, как падре Паскале, не бросившие детей одних, решившие разделить с ними судьбу, какой бы она ни была.

Догорал красным морской закат. Дул слабый ветер. С берега было слышно, как хлопают при установке паруса. Оставшиеся на берегу дети огромной толпой провожали взглядами своих товарищей, уплывающих в неизвестность. Одетая в мальчишескую рубашку с нашитым синим крестом Мария стояла у самого борта, прижимая к себе брата, и в отчаянии смотрела, как между их кораблем и берегом растёт и ширится пространство воды.

Когда наступила темнота, судов на горизонте уже не было.

Некоторые родители, сопровождавшие своих детей, с момента их отплытия остались жить в Марселе. Ждали. Но никто из детей так и не вернулся.

Основная часть оставшихся на берегу крестоносцев разошлась по домам. Другие растворились на просторах страны. Какое-то время многие из оставшихся продолжали собираться в отряды, играли в Святое воинство, готовились идти в Иерусалим, но так никуда и не пошли. Ждали вестей от своих товарищей, но вестей из-за моря не приходило.

Никто не знал, что стало с отплывшими детьми дальше. Все возвращающиеся со Святой земли пилигримы в один голос утверждали, что никаких детей они там не видели. Дети словно исчезли.

В те времена связи между христианским и мусульманским миром почти не существовало, поэтому узнать что-либо у арабов не представлялось возможным.

Один из паломников спустя много лет вспомнил, что приблизительно через два года после отплытия кораблей он мельком видел двух подростков европейской внешности в Иерусалиме, в пещере Гроба Господня.

Дети, молча, стояли в пещере – черноглазая девочка лет пятнадцати и мальчишка помладше. Они провели в гробнице всю ночь. Стояли тихо, не разговаривая, а утром куда-то ушли и больше не появлялись.

Паломник рассказывал, что дети показались ему очень странными, но в чём именно выражалась эта странность, он припомнить не мог.

Помнил только, что правая рука девочки была искалечена, обмотана грязными тряпками, скрючена, как птичья лапка. Ещё на шее был белый шрам, словно ее душили. Запомнилась какая-то бросающаяся в глаза необыкновенная близость между детьми, какая, наверное, и не встречается у людей.

– Это трудно объяснить, но они были какими-то другими. Не такими, как все, – вспоминал пилигрим. – Они словно победили. Словно эти двое уже находились в раю, а их тела доживали свое время на земле.

И ещё он заметил, что после того, как дети ушли, в пещере остался лежать чёрный лоскут. Как раз возле стены, где выбит древний рисунок корабля со сломанной мачтой и странные слова на латыни: «Господь, мы поднимаемся».

Это всё кусочки, фрагменты отдельных воспоминаний. Кто-то что-то видел, кто-то что-то слышал.

На деле десять тысяч детей исчезли без всякого следа, как будто их никогда и не было.

И только через пятнадцать лет в приморском Марселе появился человек, который утверждал, что он отплыл тогда на одном из кораблей вместе с детьми, и знает, что с ними произошло. Это был тот самый монах-францисканец, оставивший свой монастырь, безоговорочно поверив в силу детской веры.

Он-то и рассказал, что произошло с детьми дальше.

Часовня Сан Пьетро

Нос корабля поднимался к небу, затем летел вниз, опускаясь в воду со страшным ударом.

Летели тучи брызг. Гребни волн с грохотом обрушивались на бак, вода с шумом проносилась по палубе. Снасти корабля скрипели и дрожали.

Стояло серое, непроглядное утро. Всё небо до горизонта было закрыто тяжёлыми, низкими тучами. Дул сильный ветер. Море под пасмурным небом приобрело тёмный, почти чёрный цвет, ветер срывал пену и стелил её по волне длинными белыми полосами.

Остальные шесть кораблей шли далеко позади. Белели раздутые паруса. Иногда они скрывались в проёмах длинных тёмных волн до верхушек мачт. Было видно, как корабли сильно кренятся на килевой и бортовой качке.

Под растянутой над средней палубой парусиной было тихо. Дети между собой почти не разговаривали. Шёл третий день плавания, многих укачивало. При ударах о воду внутри что-то обрывалось, поднятые брызги лились на натянутый тент. По доскам палубы перекатывалась морская вода. Мария, прикрыв глаза, сидела возле самого борта, прижавшись спиной к мокрой бухте канатов. Лицо у девочки было бледным, несчастным.

Пока судно шло под парусом. Огромная холстина то раздувалась, то вдруг хлопала, безжизненно обвисая как мокрая тряпка. Было понятно, что, если ветер усилится, парус придется снять, и все матросы усядутся за вёсла, чтобы пытаться удержать судно носом к волне.

На корабле расположилась почти тысяча детей. Они сидели повсюду: на палубах, в трюмах, в отсеках надстроек. По палубе и шага нельзя было сделать, чтобы не наступить на чьи-то вытянутые ноги. Везде, куда ни глянь, виднелись чьи-то лица, спины, головы, испуганные глаза.

Неподалеку, у кормовой надстройки, виднелся корабельный загон для скота. Сейчас там находились три лошади, которых по пути должны были доставить на остров Родос. Одинаковой масти, вороные, в белых пятнах, кони были подвешены на специальных кожаных ремнях, едва касаясь копытами палубы. Лошадей раскачивало в такт судну. Две лошади молчали, бессильно перебирая разъезжающимися узловатыми ногами. Третья тихо ржала. Косилась чёрными глазами, просила у людей жалости.

Патрик переносил качку лучше сестры и сидящего рядом Басена. Память, как губка, жадно впитывала в себя картинки окружающего пространства, стараясь запомнить всё до мельчайших подробностей. Он выбрался из-под тента, схватившись руками за край мокрого борта, подставляя лицо ветру и холодным солёным брызгам. И хоть всё шло как-то совсем не так, как он себе представлял, мальчишка улыбался. Глядя на провалы огромных тёмных волн, он спрашивал себя: «Не страшно?» – и тут же отвечал: «Не страшно!», – гордясь тем, что он, оказывается, смелый.

Летело вниз и вверх свинцовое серое небо. При каждом ударе о волну корабль дрожал. От ветра слезились глаза. Далеко позади раскачивались на волне остальные суда, два из них были сильно перегружены, было видно, как они ложились на воду бортами.

Где-то на этих кораблях сейчас находился ангел в мальчишеском теле – пророк Стефан. Так полагал Патрик. И удивлялся, почему Стефан не мог приказать шторму утихнуть.

Но это был ещё не шторм. Для моряков – рабочая погода. Это была лишь предтеча шторма. Ближе к полудню в небе появились просветы, бледное размытое пятно солнца стало проглядывать сквозь серые рваные тучи. А затем на корабле началась суета.

Мальчишка видел,