Книга Игра престолов по-английски. Эпоха Елизаветы I - Джеймс Перкинс

вашем королевстве.

– Вот как? – Генрих был приятно поражен. – А кто же автор пьесы?

Сэр Джеймс потупился.

– Неужели вы, милорд? – еще больше изумился король. – Вот уж никогда бы не подумал, что вы сочиняете пьесы!

– Только одну, и только для вас, ваше величество, – извиняющимся тоном произнес сэр Джеймс.

– Интересно посмотреть. Обязательно буду. Надеюсь, что и леди Энни составит мне компанию, – сказал Генрих.

– Однако прошу не судить меня строго, ваше величество. Я писал эту пьесу не на потеху публике, а исключительно в назидательных и познавательных целях, – пояснил сэр Джеймс.

– Интересно посмотреть, – повторил Генрих, давая понять, что аудиенция закончена.

* * *

Один из пустырей на берегу реки уже давно был отведен под постройки, необходимые для постановки театральных спектаклей. Правильный прямоугольник расчищенной от мусора территории со всех сторон огородили высоким забором, к внутренней стороне которого пристроили высокие ложи для знатных господ, закрытые дощатыми навесами и отделенные друга от друга столбами. Накануне представлений ложи украшались пестрыми занавесями и лентами, а внутри устанавливались скамьи, стулья или кресла в зависимости от ранга персон, занимавших эти ложи. Публика попроще сидячих мест не имела, – для нее была предназначена площадка под открытым небом, находившаяся перед сценой. Сама сцена также не имела крыши, лишь в дальнем углу ее был небольшой сарайчик, в котором актеры переодевались и ждали своего выхода во время спектакля.

В день, когда давалась пьеса сэра Джеймса, театр был переполнен. Успех спектакля был предрешен еще до его начала: одно только присутствие короля и леди Энни уже привлекло сюда многочисленную публику. И погода благоприятствовала представлению: августовский вечер был тихим и теплым, безоблачное небо окрасилось разноцветными красками – от ярко-красных и багровых на западе до темно-синих и фиолетовых на востоке.

Ложи были наряжены и освещены; наряднее и ярче всех была, естественно, королевская ложа, первая у сцены. Все взоры были прикованы к ней. Король, как будто немного похудевший, с коротко подстриженной бородой, выглядел моложе своих лет, а леди Энни, напротив, казалась старше, чем она была в действительности. Лицо Энни было изможденным и осунувшимся, глаза впали, и весь вид ее был подавленным. Несмотря на то что король относился к ней с необыкновенной нежностью и вниманием, она ни разу не улыбнулась ему.

Помимо короля и леди Энни всеобщее внимание привлекал сэр Джеймс. Он сидел в соседней ложе, и к нему постоянно поднимались люди, пользующиеся влиянием в государстве, чтобы засвидетельствовать свое почтение. Сэр Джеймс отвечал им невпопад; он был очень рассеян и часто посматривал на сарайчик, откуда с минуты на минуту должны были появиться актеры. Не было никакого сомнения в том, что сэр Джеймс нервничал и переживал, как любой автор, в первый раз выставляющий свое произведение на суд публики.

Но вот раздался звук трубы, заставивший зрителей замолчать и повернуться к сцене. Там появился отряд трубачей, барабанщиков, литавристов и флейтистов. Маршевым шагом подошли они к краю сцены и так дружно грянули в свои инструменты, что у зрителей заложило уши. Сыграв с той же оглушительной силой всю свою бурную увертюру, музыканты застыли в картинных позах: одни, – подняв барабанные палочки вверх, другие, – приставив трубу к ноге, третьи, – упершись флейтой в грудь, а четвертые, – сдвинув литавры перед собой.

Вперед вышел старый заслуженный трагик, известный придворной публике исполнением роли Философа на королевской охоте осенью прошлого года, и зычным, хорошо поставленным голосом произнес:

– По милостивому разрешению его величества короля поставлена эта пьеса. Да славится его имя, да поможет ему Бог во всех его делах, да продлятся годы жизни его подобно мафусаиловым годам!

Люди в театре бешено захлопали в ладоши, а все сидевшие в ложах поднялись и, тоже не переставая хлопать, поворотились к королю. Генрих, широко улыбаясь, чуть-чуть склонил голову, благодаря своих подданных за приветствие. Овация продолжалась долго, пока король не махнул рукой актерам, дабы те начали спектакль.

Музыканты ушли. На сцену выбежал комик, одетый шутом. Гримасничая и паясничая, он с хохотом прокричал:

– Пьеса! «Косность и Новаторство»! Сочинение нашего уважаемого и достопочтенного сэра Джеймса! Вначале на сцену выйдет Косность, затем Новаторство, и после Разум со своими слугами. Аллегория на современную тему! Внимайте, внимайте, внимайте!

Перекувырнувшись несколько раз через голову, комик подхватил длинную палку с тряпичным шаром, увешанным колокольчиками, ударил себя этим шаром по лбу и скрылся в сарае.

Зрители снисходительно захлопали. На сцене появился актер, одетый в старомодную поношенную одежду, которая была ему велика размера на четыре, причем, каждая из принадлежностей его костюма была сшита так, что являлась пародией на саму себя. Актер изображал Косность. Заунывным голосом он прочел свой монолог, в котором говорилось, что старое всегда лучше нового, и поэтому надо держаться старых порядков.

При последних словах Косности из сарайчика вышел артист, играющий Новаторство. На нем был одежда светлых тонов, ладно пригнанная к его стройной фигуре. Обращаясь к Косности, он, в свою очередь, произнес монолог, где утверждалось, что без нового жизнь остановится, и поэтому новые порядки необходимы.

Затем Косность и Новаторство поспорили между собой, но их спор был прерван появлением Разума, который неопровержимыми доводами доказал правоту Новаторства, после чего слуги Разума схватили Косность и унесли со сцены под свист и хохот публики.

В заключение Разум обратился к зрителям, убеждая их не верить тем, кто убеждает в святости старых порядков, и призывая прислушаться к его голосу.

Генрих сделал вид, что аплодирует; вслед за ним, как водится, и публика поощрила артистов аплодисментами.

Но здесь случилось непредвиденное: откуда-то сверху вдруг посыпались какие-то листки. К ужасу публики на них был изображен король в сатанинском обличии, вокруг него – целый сонм чертей, в которых можно было легко узнать сэра Джеймса, сэра Арчибальда и других приближенных его величества, а над ними был нарисован грозный лик Христа с надписью «Аз воздам».

Один из этих мерзких листков упал прямо в королевскую ложу. Генрих, рассмотрев его, побагровел, зато на лице леди Энни впервые за все время представления промелькнула улыбка.

– Что это