Книга Накаленный воздух - Валерий Александрович Пушной
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Говори, – как сгусток боли, выпихнул из горла Понтий Пилат. В глазах помутилось: Иоханан рассказывал сейчас то, о чем знал только сам прокуратор. Ему стало душно. Нет, Креститель не был безумным. Но тогда кто же из них двоих безумен? Может быть, он сам давно сумасшедший? – Говори, – опять просипел Понтий Пилат, не узнавая своего голоса. Он наяву увидел собственную изнанку.
Иоханан продолжил:
– Твоего сына погубили твои грехи, прокуратор, ты множил их всю жизнь с помощью этого меча. Ты много напрасно пролил чужой крови, много жизней отнял у людей безвинных, принес много горя в чужие дома. Но ты еще до сих пор не напился крови, ты еще алчешь ее, потому что вид горячей крови приносит тебе удовольствие. Ты и теперь больше других жаждешь моей смерти, ибо думаешь, что после этого к тебе придет покой. Но ты ошибаешься, Понтий Пилат, покой к тебе никогда не придет, даже после твоей собственной смерти.
– Довольно! – захрипел Пилат, угрожающе поднимаясь на ноги. Перед глазами у него плыли кровавые круги. Он сатанел от желания покончить с этим опасным ведуном прямо сейчас, чтобы навсегда прервать ужасные речи, чтобы увидеть дымящуюся кровь и бездыханное тело. В эту минуту прокуратор верил, что смерть Иоханана Крестителя уберет его страхи.
– Ты сам просил меня, – напомнил Иоханан.
– Я никогда не прошу! – кипел Понтий Пилат, и круглое лицо сделалось страшным. – Потому что Рим никогда никого не просит! Он повелевает и берет сам! – Ему показалось, что Креститель намеревался продолжить, и Пилат, дрожа всем телом, потянул из ножен меч, зловеще предупреждая: – Молчи, или я убью тебя! Ты все врешь! Ты мятежник и негодяй! Никто не защитит тебя от гнева Рима и от моего меча! Откажись от своих мятежных речей и Рим будет великодушен к тебе! Рим велик не только воинской мощью, но и великодушием!
– Разве ты, римлянин, и есть – Рим? – сдержанность Иоханана кончилась, не стоило дальше противиться своему духу. Он видел, здесь все безудержно хотели его смерти. Ну что ж, если настало время, смерть должна быть достойной. Креститель выпрямился. – Или ты, римлянин, мне судья?
– В этой тетрархии Ирод Антипа тебе судья! – яростно выдохнул Понтий Пилат, с трудом подавляя свое бешенство. Свирепым взглядом обжег Иоханана и нехотя вернул меч в ножны. Потом поворотил мрачное лицо в сторону царя, как бы потребовал от него действий. И тяжело опустился на свое место.
И когда садился, услыхал, как Иоханан настойчиво выговорил:
– Нет, римлянин, Ирод Антипа мне не судья. Закон судит его самого!
Злой взгляд Понтия Пилата и последняя фраза Крестителя словно сунули тетрарха головой в ледяную воду. Он побледнел и задохнулся от неистовства и мгновенно оторвал тело от мягких подушек. Иродиада не смогла удержать царя, его ожесточение было сильным, оно вобрало в себя все, что накопилось внутри. Клокочущий голос метнулся над головами гостей:
– Все видели, как я не хотел твоей смерти! Я долго терпел твою глупость, но ты продолжаешь лаяться! Ты, безумец, по-прежнему отказываешься поклониться правителю Галилеи!
– Я не вижу тут правителя Галилеи! – отсек Иоханан.
И все, кто расслышал это, отшатнулись, затаили дыхание, словно увидели, как черная тень опустилась на царя, окутывая его туманом. Тетрарх побурел от гнева. Начальник стражи сорвался с места и подскочил к Крестителю, не потребовал, а срывающимся голосом поканючил:
– Поклонись, поклонись царю! – Голос его корчился, набирал силу. – Проси о милосердии, ты оскорбил царя. – Начальник стражи смотрел в бледное лицо Иоханана с тупым испугом, его хребет покрылся студящей испариной. Мыкаясь, он выдавливал слова, кои насобачился произносить доселе, но страшно было выговаривать их сейчас. Однако он обязан был произносить. – Я снесу тебе башку, если ты не поклонишься царю Ироду Антипе! – И он угрожающе выхватил меч.
– Ирода Антипу оскорбил Понтий Пилат, – фистулой выпихнул Креститель. – Отруби голову Понтию Пилату.
Начальник стражи растерялся и воззрился на царя.
У Иродиады дрожали губы.
Тетрарх ощутил холод в коленях, тело налилось камнем. Он застыл в одном положении, не мог поднять руку, чтобы отдать команду начальнику стражи. Глаза затмила муть.
Потребовалось время, чтобы в мозг вернулись мысли.
Наконец Антипа тряхнул головой, отгоняя муть, и вяло возмутился:
– Ты посмел говорить такие слова в моем дворце, в моем присутствии, на моем праздновании!
В этот момент в уши ему ударили голоса, забившиеся в разнобой со всех сторон:
– Убей его, царь! Он должен подохнуть! Мы хотим видеть его смерть!
Тетрарх воспрянул, услышав, как голоса набирали силу, но отяжелевшее тело по-прежнему оставалось непослушным.
В ответ на крики Иоханан огляделся:
– Опомнитесь! Разве вы не чтите Закон? Не мне, безумцы, но Ироду Антипе и Иродиаде вы должны требовать смерти, потому что они творят беззаконие. – Креститель показал рукой. – Вот они! Поступите с ними по Закону!
Но никто уже не слышал его, как будто людей лишала рассудка хмельная дурь в головах, а скорее, это был страх, его испытывали перед прорицателем. Он читал мысли, видел черноту душ, знал, как они жили и чем кончат. Он был страшнее всякого мятежника и страшнее Закона. А потому в один голос, тужась и краснея лицами, кричали царю:
– Убей его, царь, убей, убей, убей!
– Безумные! Вы спятили! – отшатнулся Креститель. – Вы не в силах убить меня! Мой дух неподвластен вам! Мой дух будет жив всегда. – Глаза его были печальны. Он не хотел расставаться с жизнью, хотя всегда знал, что жизнь не вечна и рано или поздно его речи оборвут ее прежде времени. И теперь ясно чувствовал, как близок конец.
Иродиада сквозь гвалт услыхала у своего затылка странное глубокое дыхание. Обернулась и замерла под расплывчатым взглядом Прондопула, его голос отсек шум пиршества, проник вглубь ее мозга:
– Тетрарх не сумел купить Крестителя, помоги ему сделать иное, ты сможешь.
И опять гвалт ударил по перепонкам Иродиады. Она встрепенулась, глубокий вдох высоко поднял грудь, поискала взгляд Прондопула, но того рядом