Книга Автономия и ригидная личность - Дэвид Шапиро
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Иначе говоря, для человека, волевые усилия которого направлены на то, чтобы не уступать другим или заставить других уступать себе, идея эротической чувственности и сексуального возбуждения в сексуальных отношениях становится одновременно идеей подчинения одного человека другому, уступкой одного человека сексуальному возбуждению, вызванному другим человеком, полной потерей воли одного, не позволяющей оказывать сопротивление другому, покорностью одного другому и унижением одного другим. Поэтому такие отношения становятся эротическим, «сексуально-привлекательным» прообразом сексуальных отношений. Сексуальная связь сводится к тому, что один человек «трахает» (fucks) или «имеет» (screws) другого, и именно эта идея «взять» и «поиметь» другого становится эротической. Отношение между двумя видами покорности воли содержатся во многих садомазохистских фантазиях, например, в фантазии об одинокой сексуально возбужденной женщине, которая становится униженной сексуальной рабыней возбудившего ее человека; она становится «обезумевшей от желания» и умоляет, чтобы ее удовлетворили и использовали. Известны и обратные садомазохистские фантазии: покорение жертвы, преодоление ее воли к сопротивлению, ее самообладания и человеческого достоинства, пробуждает ее собственное сексуальное влечение, которому она не в силах сопротивляться и т.п. В контексте этой идеи любой образ или представление ситуации подчинения, любое действие, предполагающее унижение одного человека другим, или действие по отношению к другому, включающее в себя презрение, высокомерное наказание или обучение «дисциплине», повышает степень эротичности сексуальных отношений.
Я снова должен сделать акцент на том, что вся эта эротика остается исключительно в области идей и фантазий, а также вызывающих их символических действий и символической атрибутики. Такая идея покорности и подчинения становится столь эротичной именно для ригидной личности, актуальность сексуального раскрепощения которой является неблагоприятной для ее силы воли, самоконтроля и самоуважения.
До сих пор мы почти не различали сексуальные влечения садиста и мазохиста; в основном все сказанное выше в равной мере относится и к тому, и к другому. Фактически, так и получается: во многих аспектах сущность этих двух разновидностей одной склонности лучше рассматривать как единую форму сексуального влечения, а не только как две комплементарные формы. Например, направления этих двух влечений оказываются не столь противоположными, как можно было предположить. Это не совсем тот случай, когда одного человека возбуждает идея покорности и унижения, а другого — идея насилия и власти. На самом деле их обоих привлекает эротическая идея и образы покорности, унижения, боли и так далее. Основной фокус обоих видов эротического влечения сосредоточен на жертве жестокого обращения: на униженном и покорном человеке, испытывающем боль, а не на том, кто ее причиняет. В этом фокусе находится основная сцена эротического действия, реального физического ощущения (как в случае бичевания плетью или связывания), эротической покорности воли, а следовательно, и эротического влечения. Давайте вернемся к мысли де Сада, которую я уже цитировал. Рассматривая эротическую ценность боли с точки зрения садиста, он говорит: «Если ощущение боли вызвать у других людей (выделено автором), вся наша сущность будет испытывать еще более сильное потрясение».
Если садизм и мазохизм имеют одну и ту же форму проявления сексуального влечения, их различия можно свести к альтернативным точкам зрения, которые порождает эта картина сексуальных и вообще человеческих отношений: положению превосходства и положению подчинения. Для более слабого или более подчиненного положения (в котором чаще, но далеко не всегда оказывается женщина) эротичной становится именно идея ее (или его) собственной безвольной покорности, капитуляции или унижения. У человека, находящегося в положении превосходства, для которого вообще характерно чрезмерное ощущение своей власти и презрительное отношение к более слабым и подчиненным, это идея презрения к другим. Каждый по-своему стремится создать образ эротического унижения, покорности и безволия подчиненного человека, и, как правило, обе эти фантазии для каждого из них в той или иной мере являются эротичными.
То, что с точки зрения садиста идея унижения и подавления другого оказывается эротичной, а с точки зрения мазохиста подобная идея просто является его собственной, может иметь дальнейшее последствия. Для некоторых ригидных характеров мазохистская фантазия может оказаться более эротичной, но вместе с тем — конфликтной и невыносимой, ибо она не удовлетворяет их садистского интереса. Вероятно, такой конфликт возникает особенно у тех ригидных мужчин, для которых может стать эротичным образ покорной женщины[84]. Но он может существовать, например, и у некоторых ригидных, высокомерных женщин в связи с фантазиями о проституции. При садизме такой конфликт избегается. Идея сексуального унижения или подчинения другого никоим образом не является постыдной или оскорбляет гордость. Напротив, она лишь означает, что к человеку, вызывающему сексуальное влечение, относятся с презрением. По-видимому, именно такие чувства характерны для сексуальных установок многих ригидных мужчин — и даже для некоторых представлений о «маскулинности».
Глава 7. Паранойяльная ригидность
Если можно говорить о двух аспектах индивидуальной автономии: о внутреннем процессе самоуправления с одной стороны, и об отношении к внешнему авторитету с другой, то невроз навязчивой одержимости главным образом можно описать как патологию первого — внутреннего аспекта самоуправления, а паранойяльное состояние — как нарушение второго, то есть отношения к внешнему авторитету. Такое разграничение нельзя считать абсолютным, но в основном в тех случаях, когда ригидность волевого управления и контроля особенно серьезна, волевая борьба, которая при неврозе навязчивой одержимости ощущается как внутренняя, заменяется внутренней же волевой борьбой с некоторыми внешними фигурами, в особенности если они обладают авторитетом или статусом, или же с социальными институтами, в той или иной мере обладающими властью принуждения. Такие отношения становятся защитными и враждебными, и тогда начинает возрастать тревога человека, связанная с ними и с их угрозой его автономии и его личному авторитету. В этом состоит специфичная и самая характерная черта паранойяльной тревоги, хотя часто ее считают только тревогой, связанной