Книга Обновленческое движение Русской Православной Церкви в 20–40-е гг. XX в. (на материалах Ставрополья и Терека) - Александр М. Пантюхин

8 апреля 1929 г. президиумом ВЦИК было принято постановление «О религиозных объединениях», на основании которого строилась религиозная политика СССР до 1975 г. Постановление еще более сужало права религиозных организаций[495]. Теперь уже не делалось различий между конфессиями.

Многие священнослужители начали переходить из обновленчества в другие расколы, подстраивая свои религиозно-идеологические убеждения к обстоятельствам. Характерен пример обновленческого епископа Серафима (Лядэ), в 1929 г. выехавшего в Германию и перешедшего в «карловацкую юрисдикцию». Учитывая настроения, царившие в религиозной жизни нацистской Германии, он в 30-е гг. изменил свои убеждения на экуменические[496].

К началу 1931 г. обновленцы на территории РСФСР располагали 4159 храмами, епархиями управляло более 120 архиереев[497]. В 1932 г. был закрыт последний обновленческий печатный орган – «Вестник Священного Синода православных церквей в СССР». Тогда же начался массовый переход обновленческих священнослужителей в Патриаршую Церковь[498]. Также набирали обороты сложения с себя сана обновленческими священнослужителями. Анализ протоколов заседаний обновленческого Священного Синода позволяет сделать выводы о нараставшем страхе обновленческих лидеров. Боясь ухода духовенства, обновленческие митрополиты Виталий (Введенский) и А.И. Введенский старались удовлетворять практически все ходатайства, поступавшие как от митрополитанских и епархиальных управлений, так и отдельных священнослужителей и мирян[499]. Увеличилось и число наград.

В 1931 г. из обновленчества ушел последний поборник литургических реформ – иеромонах Феофан (Адаменко). Уже в декабре он был арестован, а в январе 1932 г. его храм был отобран обновленцами по распоряжению Священного Синода. Руководство Патриаршей Церкви перехватило инициативу ранних обновленцев, и, задействовало реформаторские устремления Феофана (Адаменко) и некоторых других священников. Для приема идейных обновленцев-реформаторов была создана система обрядности подобная единоверческой. Еще в 1930 г. постановлением временного Патриаршего Священного Синода было разрешено епархиальным архиереям допускать в отдельных приходах богослужение на русском языке, при открытых царских вратах, с произнесением вслух тайных молитв, а также чтением Евангелия лицом к верующим[500]. К реформированной православной обрядности (т. н. «новообрядчеству») принадлежали иеромонах Феофан (Адаменко), священники В. Абоимов и С. Самуилов, а также некоторые другие[501].

В 1930-е гг. начала набирать обороты репрессивная машина советской власти, острие которой было направлено против Русской Православной Церкви. В 1932 г. был арестован митрополит Ставропольский и Кубанский Серафим (Мещеряков) по обвинению в создании контрреволюционной организации[502]. «Контрреволюционная деятельность» Ставропольского митрополита заключалась в попытке наладить нормальную церковную жизнь Патриаршей Церкви на Северном Кавказе, поддержании связей со старыми знакомыми из других епархий и антиобновленческих убеждениях архиерея. Это видно из протоколов допроса владыки[503]. Продолжение политики ОГПУ на частую смену правящих архиереев Патриаршей Церкви на Ставрополье было косвенно направлено на поддержку обновленчества, которое благодаря более четкой организации и стабильному управлению епархиями Северного Кавказа оказывалось в организационном преимуществе.

Митрополит Серафим (Мещеряков) был вынужден идти на определенные уступки следствию, если они не противоречили каноническим нормам или интересам Церкви. Он признался в знатном – княжеском происхождении, а также связях еще в дореволюционную эпоху с представителями «карловацкого» раскола – в первую очередь, с митрополитом Антонием (Храповицким)[504]. Это говорит в первую очередь о позиции, занимаемой самим митрополитом Серафимом – гражданской лояльности советской власти при отстаивании церковных интересов, т. е. такой, какую занимал Заместитель Патриаршего Местоблюстителя митрополит Сергий (Страгородский). В тесной связи с митрополитом Серафимом в 1930–1932 гг. находился и его викарий, епископ Пятигорский Павел (Вильковский), о чем упоминает и сам обвиняемый[505]. То есть фактически сложная структура церковного управления, получившая распространение в Русской Церкви в 30-е гг. в связи с многочисленными перемещениями по кафедрам из-за ссылок и арестов, стала основанием для обвинения в создании высокоорганизованных контрреволюционных организаций. Не избежал подобного обвинения и следующий ставропольский архиерей – епископ Лев (Черепанов).

Он прибыл на Ставрополье в октябре 1933 г. Неоднократные судимости нового владыки за якобы контрреволюционную деятельность были использованы местной властью для нанесения решающего удара по Патриаршей Церкви на Ставрополье. 20 сентября 1934 г. епископ Лев, а также священники А. Златорунский, Н. Пахомов и В. Штепенко, ставшие главными обвиняемыми по сфабрикованному уголовному делу о создании на базе Ставропольской епархии контрреволюционной монархической организации, были арестованы[506]. Усугубила положение епископа Льва принадлежность к движению непоминающих в прошлом.

В августе 1935 г. епископ Лев был приговорен к пяти годам лишения свободы, в 1937 г. мера пресечения заменена на смертную казнь. По данному делу было привлечено к уголовной ответственности 96 человек, а Ставропольская кафедра была расформирована как контрреволюционная организация. Ставропольская епархия была закрыта в 1935 г. после невозможности выехать по новому месту назначения епископа Антония (Романовского), а Пятигорская – в октябре 1937 г. после ареста архиепископа Мефодия (Абрамкина)[507]. Архиепископ Мефодий осуществлял серьезную работу по борьбе с обновленческим расколом, что было расценено как антисоветская деятельность[508].

С 1935 по 1937 гг. Пятигорская кафедра фактически являлась основной на Северном Кавказе. Викарных архиереев на Ставрополье и Тереке после 1937 г. не оставалось, а немногие сохранившиеся канонические приходы были прямо подчинены Местоблюстителю Патриаршего Престола митрополиту Сергию (Страгородскому). Интересно отметить, что в Северной Осетии пик арестов православного духовенства пришелся на 1931 и 1937 гг.[509]

Процесс закрытия епархий наблюдался и в обновленческой юрисдикции, но он не принял такие острые формы, как в Патриаршей Церкви. В 1931 гг. произошло слияние Терской и Владикавказской епархий, в 1932 г. закрылось Моздокское викариатство. Тогда же вновь соединились в одну Терская и Пятигорская епархии. В 1934 г. на Терскую кафедру был назначен обновленческий архиепископ Василий Кожин, вскоре он также получил в управление Северо-Кавказскую митрополию. 5 декабря 1935 г., с объединением Терской и Ставропольской епархий, Василий Кожин стал митрополитом Ставропольским и Северо-Кавказским[510], возглавив одну из крупнейших обновленческих епархий. То есть, к концу 30-х гг. на Ставрополье и Тереке осталась только одна обновленческая епархия, тогда как Патриарших – ни одной. Тут ясно видно стремление местной власти сохранить за обновленцами монополию религиозной жизни на Ставрополье. 1935 год стал очередным (1923 г., 1926–1929 гг., 1935 г., 1943 г.) переломом в противостоянии т. н. «староцерковничества» и обновленчества на Северном Кавказе.

Интересный инцидент, иллюстрирующий борьбу власти за сокращение количества действующих епархий, произошел в 1937 г. в Северной Осетии. Заместитель начальника управления НКВД по Северной Осетии С.З. Миркин докладывал об аресте на территории республики епископа, который «вел большую контрреволюционную разложенческую работу, как по нашей Республике, так и по другим городам Северного Кавказа»[511]. Установить личность этого арестованного архиерея не удалось, но можно предположить, что это был один из обновленческих архиереев, выведенных за штат и назначенных настоятелем на приход или лидер какой-нибудь местной катакомбной псевдоцерковной группы. Вряд ли это мог быть епископ Патриаршей юрисдикции, так как каноническая Церковь нуждалась