Книга Ночь борьбы - Мириам Тэйвз

Я попыталась заставить свои зрачки сдвинуться к внешним краям глазных яблок. Бабуля фыркнула во сне. Какой-то подросток резко поднял голову от телефона, как будто услышал, как ему на ухо шипит удав. Было объявлено, что люди, нуждающиеся в помощи, могут сесть в самолет прямо сейчас. Я не знала, касается ли это нас. Такое ощущение, что касается. «Мертвая жара» упала с бабулиных коленей на пол. Потом подошла женщина из авиакомпании и сказала мне, что объявление касалось нас. Она взяла бабулину книгу и протянула мне.

– Ой, какая короткая! – сказала она. Я объяснила ей, что это только одна секция. Я проверяла ее на этичность. Ей было все равно. Бабуля мгновенно проснулась, как будто притворялась спящей, и исполнила сидячий победный танец.

– Вперед, Суив! – сказала она. – Загружай меня!

Я начала перекладывать чемоданы на бабулю, но женщина из авиакомпании сказала, что будет толкать инвалидную коляску, чтобы освободить мои руки для чемоданов. Бабуля и женщина двинулись с места, разговаривая и смеясь над своей дряхлостью, и мы погрузились в самолет с другими людьми, которым нужна была помощь. В какой-то момент бабулиной жизни кто-то, должно быть, угрожал убить всю ее семью, если она не попробует подружиться с каждым встречным.

Бабуля была почти мертва, а я вся взмокла от пота к тому времени, когда запихнула на верхнюю полку наши маленькие чемоданы, и ее сумочку, и мой рюкзак, и мою джинсовую куртку, а бабулину спортивную куртку засунула под сиденье, и тут нам пришлось снова вставать и перекладывать все это, потому что мы сели на неправильные места, и к тому времени, когда мы наконец уселись, бабуля уже даже не смеялась, она просто сидела, положив руки на подлокотники сиденья, и ахала: «Хо-о-о-о-о, хо-о-о-о-о», глядя прямо перед собой и иногда едва улыбаясь мне. Потом она закрыла глаза и издала долгое: «Хо-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о, хо-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о». Стюардесса сказала, что принесет бабуле воды. Я положила свою руку на ее. Бабуля не реагировала. Я посмотрела на ее грудь. Она двигалась. Принесли воду, но бабуля не сразу ее выпила, а только вздыхала «хо-о-о-о-о, хо-о-о-о-о» с закрытыми глазами. Я подумала, не плеснуть ли ей в лицо. Я просто сидела и держала бабулину воду. Наконец бабуля открыла глаза, посмотрела на меня и улыбнулась. Она взяла стакан. Ее рука дрожала. Капли воды падали ей на ноги.

– Na, possup! – сказала она. Я взяла у нее стакан и держала его, чтобы она сделала глоток.

– Та-а-а-ак, – сказала она, сделав глоток. Она посмотрела в окно. Весь ряд сидений был в нашем распоряжении. – Ой! Мы все еще на твердой земле. Поиграем в магнитные шахматы?

Мы долго не взлетали. Я забыла магнитные шахматы. Пилот объявил по громкой связи, что у нас технические проблемы.

– О нет! – сказала я. Бабуля рассмеялась.

– Можешь выудить мою книжку, Суив?

Я дала ей кусок книжки. Как бабуля умудряется чуть не умереть от того, что не может дышать, потом узнать, что она в самолете, который, очевидно, разобьется, а потом спокойно читать свою книгу? Она надела очки. Я взяла мамино задание, чтобы делать пометки. Свобода имеет свою цену. Слова начали исчезать. Все затуманилось. Гребаный ад! Я достала джинсовую куртку из-под переднего сиденья и накинула ее на голову. Бабуля продолжала читать. Я изо всех сил старалась не издавать звуков. Я все-таки случайно издала звук, но не думаю, что бабуля его услышала. Затем я почувствовала, как ее рука обнимает меня, рука с гигантским грецким орехом, рука, на которой она растила еще одну руку. Мне было очень жарко. Во рту стояли сопли! Я не могла дышать под джинсовой курткой. Я все еще держала ее на голове. Бабуля крепко обнимала меня. Она прошептала сквозь куртку:

– Все в порядке, Суив, все будет хорошо. Все в порядке.

Она продолжала говорить, что все в порядке, и обнимать меня. Потом она начала тихо петь немецкую песенку, как колыбельную для младенцев. Она звучала так: «du, du, bist mir im herzen, du, du liegst mir im sinn» и так далее и тому подобное. Я сняла с головы куртку. Бабуля поцеловала меня в лоб. Убрала с него волосы. Он был мокрым от пота. Она достала из сумочки салфетку и вытерла мне нос.

– Я сама, – сказала я. Я сказала бабуле, что у меня нервный срыв.

– Скажи мне, что у тебя на уме, – попросила бабуля. Я сказала ей, что боюсь, что она умрет, что мама сойдет с ума и покончит с собой, что Горд умрет, а папу убьют фашисты и что он никогда не вернется домой, а я навсегда останусь одна, а потом Джей Гэтсби отберет у меня дом, а потом я умру от голода или от того, что меня убьют копы.

Бабуля кивнула. Она положила «Мертвую жару» в сумочку. Снова обняла меня. Она сказала:

– Да, Суив, я тебя понимаю. – Она кивнула головой и уменьшила лицо. Она обнимала меня, ее лицо было маленьким из-за размышлений, пока я не прекратила плакать и не стала снова нормальной. Потом она сказала, что хочет рассказать мне одну историю.

– О чем? – сказала я.

– О маме.

– О маме? У нее есть название?

– Ну, почему бы нам не назвать ее «Правда».

– Правда о маме?

– Ну, – сказала бабуля. – Да и о других вещах. Но в основном о маме.

Мы по-прежнему не взлетали. Я вынула журнал из кармана на сиденье перед собой и открыла его на рекламе, гласившей: «Просто влюблены в комбинезоны». Я положила его обратно в карман. Я посмотрела в окно на землю. Бабуля ждала. Я потянула маленькую шторку окна, чтобы закрыть его, а затем снова открыла. Я видела, как люди в оранжевых спасательных жилетах носятся вокруг самолета на машинках с чемоданами. Я перестала смотреть в окно и посмотрела прямо перед собой.

– Хорошо, – сказала я. – Рассказывай.

– Глава первая, – сказала бабуля. Она посмотрела на меня. Улыбнулась.

– Не обязательно говорить про главы, – сказал я. – Просто рассказывай.

– Хорошо, – сказала бабуля.

Я включила запись на телефоне.

10

«Так, когда это было? Посмотрим. Кажется, я припоминаю, что только что вернулась домой с похорон Книпшье в Рознорте – она была старая, так что это не стало неожиданностью… А твоя мама ждала меня в вестибюле моего дома, того, что у реки, похож на пакет из-под молока, там еще был ужасный домовладелец. Тогда Момо уже умерла. Да, она умерла той весной. А похороны Книпшье были летом. Мы с твоей мамой были… сами