Книга Всемирная история. Новый Свет: трижды открытая Америка - Роман Евлоев

обслуживали уже 60 тысяч человек, а к концу XVI века в Потоси насчитывалось уже до полутораста тысяч горожан. Однако даже такого количества рабочих рук не хватало для удовлетворения потребностей Испанской империи в драгоценном металле, и на выработку «лунных слез», как поэтично называли серебро аборигены, власти принудительно направили десятки тысяч местных индейцев. Смертность среди шахтеров превышала все мыслимые пределы, за что несчастные туземцы окрестили темный зев главного входа в подземелье «пастью дьявола» – менее чем за век в ней сгинули все окрестные племена, и новых работников приходилось сгонять в Серро-Рико со всей страны.

Впрочем, огромные жертвы[123] не смущали колониальную администрацию. Доходы от месторождения и его значение в экономике вице-королевства возросли настолько, что в 1572 году в Потоси построили собственный монетный двор, действовавший без перерыва более двух веков. Сырья для чеканки добывалось более чем достаточно – по оценкам ученых, недра Серро-Рико давали до 80 % всего добываемого в испанской Америке серебра и свыше 50 % всей мировой добычи этого благородного металла. По разным оценкам, на протяжении XVI века с пяти рудников в окрестностях Потоси ежегодно вывозилось около 300 тонн серебра, а за все время там было добыто более 60 тысяч тонн. Из-за потери такого объема породы вершина «красной» горы за прошедшие четыре столетия просела на четыреста метров, от былой красоты и поражавшей очевидцев геометрической безупречности не осталось и следа…

В том же 1543 году, когда испанцы возобновили добычу серебра в покинутых инкских шахтах Боливии, португальцы наконец нашли в Бразилии следы золота – рыбаки одного из туземных племен изготовляли из него крючки для ловли. Однако первые золотые россыпи были обнаружены лишь в 1577 году на берегах Rio des Mortes, Реки Смерти. В 1696 году первое крупное рудное месторождение было открыто бандейрантом[124] Антонио Родригесом Аржаном в горах на территории современного штата Минас-Жерайс. Возникшее поселение старателей, не мудрствуя лукаво, назвали Вила Рика, или Богатый город. К 1730 году там проживало 40 тысяч человек, десятилетием позже – вдвое больше[125]. В 1823 году он получил статус имперского города и был переименован в Ору-Прету (Черное золото).

Бразильская «золотая лихорадка» по праву считается самой массовой, самой продолжительной и самой продуктивной в истории человечества. Отток населения в золотодобывающий регион (только в Минас-Жерайсе было открыто 80 с лишним месторождений драгоценного металла) практически обескровил остальные отрасли бразильской экономики, включая лидировавшие до того плантации по выращиванию сахарного тростника. К середине XVIII века до половины бразильского населения перебралось поближе к новому источнику богатства. На приисках трудились 400 тысяч португальцев и более 500 тысяч африканских рабов. Интересно, что, в отличие от своих перуанских коллег, бразильские власти почти не использовали в шахтах труд индейцев.

С начала добычи и до конца XVIII века из-под земли было добыто больше 1000 тонн золота (втрое больше, чем за время клондайкской «золотой лихорадки»). По оценкам историков, на пике продуктивности на долю месторождений Минас-Жерайса приходилось приблизительно 50 % мировой добычи «желтого металла». В начале XIX века геологоразведка[126] обнаружила в местечке Морру-Велью близ Нова-Лимы богатейшую и по объему, и по насыщенности – до 15 граммов на тонну породы – золотоносную жилу в стране. За двадцать лет ее разработка принесла более 30 тонн золота, а всего к настоящему моменту более 250 тонн.

С момента открытия приисков Минас-Жерайса золото долгое время составляло главную статью бразильского экспорта (притом что 90 % экспорта минерального сырья из Южной Америки все равно приходилось на боливийское серебро Потоси). Однако не только драгоценным металлом развернули широкую торговлю португальцы, но и драгоценными камнями. Первые алмазные трубки были обнаружены все в том же штате Минас-Жерайс в 1729 году. С традиционной уже удручающей прямолинейностью область их залегания окрестили Диамантиной, или Бриллиантовым округом. В попытке избежать процветавшей в золотодобывающей отрасли коррупции и контрабанды власти еще до начала разработки придали территории закрытый статус – без особого, однако, успеха. Впрочем, Бразилия все равно стала первым крупным поставщиком алмазов в Европу и, по разным оценкам, до начала губительной для этой отрасли конкуренции с южноафриканскими месторождениями успела выбросить на рынки Старого Света около 3 миллионов карат неограненных камней.

Еще одной драгоценной находкой испанской Америки стала платина. Впрочем, как раз с пониманием ее ценности произошел забавный казус. Впервые на «белое золото» обратили внимание в начале XVI века старатели Новой Гранады (территория современной Колумбии). За исключительную тугоплавкость они назвали тяжелый, похожий на серебро металл платиной: «plata» на испанском языке означает «серебро», тогда как слово «platina» можно перевести как «никчемное серебро», «серебришко». Из-за недостатков плавильных технологий испанцы некоторое время считали платину… вредной примесью. Правительство колонии даже велело сбрасывать «бесполезный довесок» к «по-настоящему ценному» серебру в море! Впрочем, заблуждение продлилось недолго, и уже в 1735 году в Колумбии – опять же, с легкой руки британских компаний – началась промышленная добыча платины.

Итак, военные трофеи Писарро и Кортеса, столь поразившие воображение их современников, стали тем не менее лишь первым «вкладом» Нового Света в экономику Старого. К счастью для Европы, испанцы быстро сменили оставшиеся не у дел шпаги на кайло и заступы, и через Атлантику в Севилью хлынули целые реки живительного для европейского товарооборота золота.

К моменту начала конкисты Европа отчаянно нуждалась в притоке оборотных средств. Захват османами Восточного Средиземноморья, Египта и черноморского побережья привел к почти полной изоляции европейских рынков от источников пряностей (в основном перца) и экзотических предметов роскоши из стран Востока. Конечно, все это можно было закупить у новых монополистов – турок, но, даже если отбросить нежелание большинства христианских государей идти на сделку с идеологическим противником, появление в цепочке такого могущественного посредника автоматически означало серьезное поднятие цен на необходимые европейцам товары.

Продукция, которую европейские купцы могли предложить своим восточным «партнерам», – лес, продовольствие, медь, сукно (тогда еще недостаточно высокого качества) и другие мануфактурные изделия – не покрывала и половины взвинченных османами цен. При этом, хотя порожденный дефицитом высокий спрос и оправдал бы дополнительные вложения, возместить необходимую разницу золотом или серебром европейские торговцы не могли. Тому было две причины. Во-первых, это было незаконно, поскольку Святой престол прямо запретил продажу «врагам церкви» длинного перечня стратегически опасных товаров – разумеется, именно тех, которые представляли для османов живейший интерес. А во-вторых, и самое главное, в бедной[127] на залежи благородных металлов Европе попросту не было достаточной для покрытия разницы денежной массы[128].

Сложившаяся ситуация была очень опасной для западных стран – вместо