Книга Крушение великой империи. Дочь посла Великобритании о революционной России - Мириэл Бьюкенен

его партия», или же далее: «Твою веру хотели поколебать, но она была тверда, как скала. Ты получил миропомазание на коронации. Бог поставил Тебя так высоко, и Ты исполняешь свой долг. Самое дурное теперь позади, говорит наш друг. Только поскорее назначь Николашу на Кавказский фронт без колебаний». Все снова и снова настаивала она в своих письмах, стараясь повлиять на государя: «Будь императором. Не забывай, что Ты самодержец. Мы должны оставить нашему сыну сильную власть. Ради него мы должны быть также сильны». И опять в другом письме: «Я всецело доверяю нашему другу, который думает только о Тебе, Алексее и России. Руководимые им, мы победим. Это будет тяжелая борьба, но около Тебя будет Божий человек, и он выведет из окружающих скал Твой утлый челн».

Вне всякого сомнения, что, когда престарелый Горемыкин подал в отставку, на должность председателя Совета министров был назначен по совету Божьего человека гофмейстер Штюрмер, известный германофил и реакционер. Со своей седой бородой, розовым цветом лица и водянисто-голубыми глазами, Штюрмер был похож на святочного деда. И тем не менее его вкрадчивые манеры, красные влажные губы и улыбка, рассчитанная на эффект благодушия, были отвратительны и внушали инстинктивное и глубокое недоверие.

5 июня 1915 года, в день ужасающей гибели «Хэмпшайра», все союзные государства были потрясены. Путешествие Китченера в Россию сохранялось в глубочайшей тайне, и все же оно по неизвестной причине стало многим известно, и о нем спорили и говорили во многих петербургских домах, несмотря на опровержения английского посольства. Что произошло в ту ночь 5 июня, вероятно, никогда не будет выяснено. Действительно ли «Хэмпшайр» взорвался на мине, или же его потопила германская подводная лодка, причинив таким образом союзникам ущерб, который наложил отпечаток на весь дальнейший ход военных действий, – это так и останется тайной. Но странно, что Распутин почему-то боялся приезда лорда Китченера в Россию, его обаяния и силы его влияния. «Наш друг, – писала императрица государю вскоре после катастрофы, – говорит, что для нас было хорошо, что Китченер погиб, так как он причинил бы вред России…» Слова, заставляющие нас призадуматься над ролью Распутина в деле гибели Китченера.

В начале лета 1916 года отец мой поехал в Москву, чтобы присутствовать на обеде, который был дан в его честь местной британской колонией. В эти дни он был избран почетным гражданином города Москвы. В дальнейшем утверждали, что Московская городская дума, из состава которой впоследствии вышли некоторые члены Временного правительства, оказала ему столь высокую честь в благодарность за ту роль, которую он играл в русской революции. Казалось бы, эти обвинения опровергаются той телеграммой, которая была получена им по этому случаю от императора Николая II и которая воспроизведена на грамоте, поднесенной моему отцу москвичами и теперь находящейся на хранении в Лондоне, в Веллингтон-колледже. «Москва, – писал государь, – правильно истолковала чувства русского народа и оценила услуги сэра Джорджа Бьюкенена, отметив близость между Россией и Англией, которая теперь еще более увеличивается братством на поле брани. Я приветствую постановление Московской городской думы избрать сэра Джорджа Бьюкенена почетным гражданином города Москвы».

Добившись того, чтобы великий князь Николай Николаевич был назначен на Кавказ, и убедив государя, что его священным долгом является принять на себя Верховное командование на фронте, освободившись от генерала Поливанова и заменив его генералом Шуваевым, Распутин направил свои замыслы в другую сторону, и ему снова многое удалось. Поздно вечером 19 июля 1916 года товарищ министра иностранных дел Нератов посетил моего отца и со слезами на глазах сообщил ему, что получено известие об отставке Сазонова, которого будто бы будет заменять не кто иной, как Штюрмер. Это новое назначение должно было состояться через

двадцать четыре часа, и Нератов просил моего отца вмешаться, пока еще не было поздно. Не было времени ни просить официальную аудиенцию, ни телеграфировать в Англию, испрашивать указаний. А потому, беря все на свою ответственность и сознавая, что он рискует всем своим положением, отец мой послал царю телеграмму следующего содержания:

«Ваше Величество всегда разрешали мне, – так начиналась телеграмма, – откровенно выражать свое мнение относительно того, что прямо или косвенно касается благополучного исхода войны и заключения мира, который обеспечит всей Европе мир на все грядущие годы. Вот почему я почтительнейше решаюсь обратиться к Вам по поводу, который – я опасаюсь – может внести большие осложнения в отношения между Россией и союзниками. Я действую исключительно по собственной инициативе и за своей ответственностью и умоляю Ваше Величество простить меня за мой шаг, противный правилам дипломатического этикета».

Мой отец привел затем слухи относительно отставки Сазонова и просил государя подумать, прежде чем он примет окончательное решение.

«Сазонов и я, – писал мой отец, – работаем вместе почти что два года для сближения двух наших стран, и я всегда рассчитывал на его содействие в деле обращения этого союза, заключенного на время войны, в нечто постоянное. Я не могу не ценить тех услуг, которые Сазонов оказал союзным правительствам своим тактом и способностями, доказанными во время сложнейших переговоров с начала войны. Я также не могу скрыть от Вашего Величества того страха, который я испытываю при мысли потерять Сазонова в дальнейшей работе, которая нам предстоит».

Ввиду того что Распутин учитывал, что отставка Сазонова и назначение на его место Штюрмера вызовет значительное неудовольствие повесткой части русского общества, старец настаивал, чтобы императрица посетила Ставку, дабы своим личным влиянием поддержать государя в минуту колебания. Ввиду этого государь действительно привел свое намерение уволить Сазонова в исполнение и оставил телеграмму моего отца без ответа, так как императрица посмотрела на этот шаг английского посла, как на совершенно недопустимое вмешательство иностранного дипломата в русские внутренние дела. Наоборот, от сэра Эдуарда Грея отец мой получил за свою инициативу поздравительную телеграмму.

Недели шли за неделями. Дни уже стали короче. Мы переживали третью военную зиму. На Восточном фронте было затишье, но говорили, что русская армия вполне подготовлена для решительного наступления весною 1917 года. Сербская армия понесла настолько серьезное поражение, что была вынуждена эвакуироваться на Корфу. Румыния была побеждена. Затруднения с продовольствием и снабжением топливом столицы усиливались. Благодаря оппозиции моего отца Штюрмер подал в отставку в ноябре 1916 года. Его заменил всеми уважаемый Н.Н. ГЕокровский. Но А.Д. ГЕротопопов все еще был министром внутренних дел. Верхи общества могли говорить только о растущем влиянии Распутина.

– Отвратительные петроградские сплетни! – воскликнул государь в разговоре с ГЕалеологом. – Они доходят даже до фронта. И источником этих сплетен являются главным образом дворцы и великосветские салоны.