Книга Зарождение добровольческой армии - Сергей Владимирович Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вместо албанской королевской гвардии и вместо итальянского танкового полка я сейчас командую только иногда забегающими в лес, возле моего дома… оленями. Поэтому у меня теперь есть время писать, но, повторяю, пишу только по памяти и поэтому заранее прошу простить возможные ошибки и неточности.
Конец октября 1917 года. Только что пришло из Петрограда известие о большевистском перевороте. Это событие мало кого удивило в Двинске, где в это время я был начальником команды 1-го армейского авиационного отряда. Всюду в армии царил полный хаос, но у нас в авиации было сравнительно спокойно и лучше, чем в других частях.
Так, наш отряд отказывался проводить выборное комитетом начало. Хотя не было тайной то, что происходило кругом, но сознаюсь, что все же неожиданностью оказалась для меня дипломатическая миссия, которую армейский комитет солдатских депутатов возложил на моего денщика, старого литовского улана. Правда, если это только могло служить утешением, должен сказать, что мой татарин денщик, бесконечно мне преданный, переживал данное ему поручение много больше моего…
Был холодный осенний вечер, когда он, Абдурахман Хассан Хассанов, вошел в мою комнату со сконфуженным видом побитой собаки и еле слышно пролепетал:
– Беспорядок, Ваше благородие! Стидно!.. Не могу, стидно…
– Говори же, Хассанов, в чем дело?
Повернувшись к стене и для верности закрывши свои раскосые монгольские глаза, Хассан смущенно доложил, что армейский комитет поручил ему, ефрейтору Хассанову, передать мне о моем увольнении с поста начальника и назначении меня на место… кашевара…
– Так что стидно, Ваше благородие, но приказали тебе передать, что теперь прежний кашевар – начальник команды отряда, а тебя, Ваше благородие, велено завтра в пять часов утра разбудить, чтобы вовремя приготовил солдатам чай.
«Ну что ж, – подумал я, – видно, пришло время опять мне смываться, как уж было раз, несколько месяцев тому назад, когда из 5-го Литовского Уланского полка Короля Виктора-Эммануила III я перешел в авиацию».
Плохо было, однако, то, что в Двинске меня все знали в лицо. Нужно было действовать, пока не поздно. Хассану я дал адрес моей тетушки в Пскове, велел ему отнести ей мои вещи и, сдавши их, отправиться домой, в Самару, на деньги, полученные за меня по подписанным мною распискам на мое жалованье и залетные. Выдал ему все документы об увольнении его с военной службы и попрощался.
Накинув на плечи шинель без погон, я направился к железнодорожной станции – ближайшей от Двинска, но которая все же оказалась верстах в 20 от города.
Светало, когда я поднялся на платформу какого-то маленького вокзала и стал ждать. Как по заказу, через несколько минут подкатил поезд, состоявший из нескольких вагонов Международного общества спальных вагонов, и остановился. К окнам поезда были прикреплены флаги разных стран. Проводник в форме сошел на платформу. Я молча открыл шинель и показал ему свои офицерские погоны. Он, так же не произнося ни слова, впустил меня в поезд, который, как выяснилось, ехал в Одессу через Киев с эвакуированными из Петрограда дипломатами и служащими иностранных миссий. В вагоне, в который я попал, никого, кроме проводника и очень хорошенькой молодой бельгийки, не было. Принимая во внимание, что мне тогда было 23 года, понятно, что я поспешил с нею познакомиться. Мы ехали спокойно, так как каким-то чудом, вероятно просто по инерции, в разнузданной толпе, наводнявшей все железнодорожные станции, еще чувствовалось какое-то уважение к «заграничным дипломатам».
Так мы благополучно добрались к месту, где пути расширялись перед въездом на Киевский вокзал. Вдруг по окнам поезда кто-то пустил несколько очередей из пулемета… Бельгийка и я стояли в это время в коридоре вагона. Я толкнул ее на пол и сам стал на четвереньки рядом с нею. Мы вдвоем доползли до дверей; в это время поезд замедлил ход, я тогда сбросил даму в лежащий на путях первый спежевыпавший снег и сам выскочил за ней.
Поезд медленно прошел мимо нас. Все спокойно. Места для меня знакомые: я знал, что мы недалеко от дома моего дяди, начальника железных дорог С.Ю. Рыжкова. Благополучно провел бельгийку туда, но казенный особняк оказался закрытым и пустым. Выломать дверь было делом пустяковым, и мы вошли в знакомый мне комфортабельный дом.
Конечно, сейчас, когда мы по телевизору следим за тем, как убивают президента великой державы, и через спутник видим то, что происходит на другом конце земли, нам, может быть, трудно перенестись мыслями в ту эпоху, когда мы не только не знали, что творится в другой части России, но и какая власть в данном месте. Итак, чтобы выяснить ситуацию в Киеве, надев предварительно вместо военной фуражки барашковую шапку моего дядюшки и накинув его непромокаемый плащ, я отправился «на разведку» в город.
Войдя в Купеческий сад, я увидел цепь офицеров, лежавших на земле и стрелявших в неизвестного мне противника. Из чувства солидарности я присоединился к ним, не спрашивая, в чем дело. Взял винтовку у раненого офицера. Обстановка стала быстро ухудшаться. Послышались выстрелы не только с фронта и с правого фланга, но и с тыла. Раздался голос командира отряда:
– Господа офицеры, спасайся кто может!..
Я бросил винтовку и поспешил выйти из сада. Очутившись на Александровской площади, увидел взобравшегося на памятник и оттуда разглагольствовавшего оратора. Однако разобрать его слов я не мог, так как находился слишком далеко от него. Вдруг он повернулся в сторону стоявшего впереди меня, в полной форме, юнкера артиллерийского училища и стал на него показывать пальцем, продолжая что-то кричать. По-видимому, под влиянием его красноречия толпа двинулась на этого юнкера. Он спокойно вытащил револьвер большого калибра и выстрелил. Толпа мгновенно разбежалась. На земле лежало два человека. Тогда, так же спокойно, юнкер положил свой кольт назад в кобуру и пошел дальше.
Об этом случае я вспомнил, когда уже не поручиком русской армии, а итальянским полковником я командовал в Лучиньяно отрядом для защиты аэропорта. Было это летом 1943 года, после высадки союзников на Аппенинском полуострове. Король оказался на юге его, а вся остальная Италия была занята немецкими войсками. Наученный горьким опытом долгой военной службы и предвидя события, я давно составил план действий, и все нужные для дальнего похода приготовления были сделаны заранее.
Однако, когда я объявил свое решение идти на соединение с союзниками всем нашим отрядом, мои слова
