Книга Ночной сторож - Арнольд Львович Каштанов

он будет потом объясняться с женой, — не ее дело, так ему и надо, пусть берет с собой семью, когда едет за грибами. Впрочем, она не меньше Саниной жены сомневается, что этой компании нужны грибы.

— Значит, за грибами? — сказал Саня, влезая на заднее сиденье.

Они с Маринкой были только попутчиками, но она не спешила успокоить его.

— Да уж что найдем, — сказала она.

— Будем надеяться на лучшее, — сказал он, все еще выражая досаду по поводу их с Маринкой.

Квартала через два в машину залез Толик Шумский из лаборатории НОТ.

— Маша? — осклабился он. — Приятный сюрприз.

— То же самое Саня сказал, — сказала она. — Слово в слово.

— Да, — сказал Саня. — Я сказал то же самое и теми же словами.

— Ты молодец, — сказал Рокеев.

— Ребята, я вчера интересную штуку узнал, — сказал Толик.

— Только не про АСУ, — сказал Саня. — Договорились: про АСУ ни слова.

— Так зачем же ты начинаешь? Слушай, тебе нигде не нужно считать периодические максимумы?

— Максимумы чего? — спросил Рокеев.

— Нагрузки любого станка, например. Или электродвигателя. Периодические.

— Мы же договорились, — сказал Саня.

— Не понимаю тогда, зачем ты начал, — пожал плечами Толик, стал смотреть в окно на березовую рощу и сказал: — Хороши нынче овсы.

— Вот те, с белыми стволами? — кивнул Рокеев.

— Здоровы вымахали, — согласился Саня.

— Хотел вам сказать, что Сикорского в Москву переводят, но раз так…

— Ну? — удивился Саня. — А Рокеев молчит. Я смотрю, что он такой розовый.

— И отчего же я розовый? — спросил Рокеев.

— Он загорелый, — сказала Маша.

— Немного телесный, — сказал Толик.

— Значит, будут перемещения, — сказал Саня. — Шубина поставят или со стороны возьмут?

— А сейчас разве берут со стороны? — спросил Толик. — Пусть бы меня поставили. Над всеми вами.

— Тебя не поставят, — сказал Рокеев.

— Интересно почему? — спросил Толик.

— Ты не деловой человек, — сказал Саня.

— А мне кажется, я как раз деловой. Мне просто мешают всякие перестраховщики и конъюнктурщики, которые не хотят смотреть в завтрашний день.

— Конъюнктурщик и перестраховщик, объясни ему, то такое деловой человек, — сказал Рокеев.

— Это человек, которой может делать свое дело в реальных обстоятельствах, — сказал Саня. — Стало быть, главное его отличие от энтузиастов, подвижников, тунеядцев и прочих творческих людей заключается в чем?

— В том, что он перестраховщик.

— В том, что он умеет приспосабливаться к обстоятельствам. В приспособлении. Тот, кто пытается обстоятельства менять или игнорирует их, — тот дела не сделает.

— А если их необходимо менять?

— Если дело серьезно и ты вкалываешь как черт, ты не будешь думать, хороши или плохи обстоятельства. Тебе некогда будет об этом думать. Ты будешь вкалывать.

— Тогда позвольте пару слов без протокола; чему нас учат семья и школа?

— Нужно знать, чем собираешься заниматься, — сказал Рокеев.

— Если я делаю приборы, я должен думать про приборы, — сказал Толик.

— Тогда ты изобретатель, а не деловой человек, — сказал Саня.

— Давайте про что-нибудь поинтереснее, — сказал Рокеев.

— Да, — сказал Саня, — здесь дамы.

— Эта дама конструктор, — сказал Толик. — И согласна со мной. Да, Маша?

— Не слушай их, Толя, — сказала она.

— А почему он называет тебя дамой? Мне это не нравится.

— Он сегодня вообще в ударе, — сказал Рокеев.

— Ему с женой предстоит объяснение, — сказала она. — За то, что я с ним поздоровалась.

— Так ты это нарочно сделала? — сказал Саня.

— Дошло, — сказал Рокеев.-— Через 30 километров.

— В чем дело, расскажите мне, — попросил Толик.

Так в разговорах они доехали до коллективных садов автозавода, Маринка спала на руках, а она гордилась, что не проспала это время.

У калитки их участка стоял, расставив ноги и опершись на лопату, в сером берете (который он называл кальсонами) на бритой красной голове, в замызганной рубахе и прожженных штанах (которые он называл генеральскими) маленький и коренастый, как дед-лесовик, дедушка.

— Молодец, Маша, работничков привезла! — закричал он надсадно. — Ну-ка вылезайте, молодцы, у меня лопаты приготовлены, давайте, давайте живее, вот ты, черненький, чего стесняешься, вылезай!..

Нагнал он на них страха: «черненький» Толик, превозмогая оторопь, едва не выскочил из машины, пришлось заступиться:

— Дедушка, им некогда. У них сегодня в программе грибы и другу своему полы надо настелить и стены покрасить.

— Не знаю я никакого друга, слушать ничего не хочу — ишь, лентяи, я их сейчас…

Они разобрались, наконец, с кем имеют дело, тем более что Маринка уже влезла ему на руки, сведя на нет весь его воинственный вид.

— На обратном пути заглянем к вам обязательно, — сказал Толик, за что и получил по шее от своего соседа. Тот воспрянул духом, узнав, что Маша не едет с ними.

А ей уже их не надо, Маринка впереди, она сзади с тяжелой сумкой, пригибаясь под яблонями, по мягкой и сухой земле, мимо торчащих, как розовые пики, гладиолусов, между ржавой бочкой и беленой стеной, в солнечном луче касаясь махровых кровавых георгинов, в темное окно комнаты, не видя ее, — доброго утра! — здесь они с Маринкой самые желанные гости, здесь им лучше всего, здесь вот уже двадцать лет нужно, поднявшись по трем деревянными ступенькам, сбросить обувь, нырнуть под марлевую занавеску, весь дворец из двух комнат, веранды и кухни — 24 квадратных метра, и на подоконнике веранды дозревают на солнце помидоры… можно? Доброе утро! Ослепшие на солнце глаза ничего не видят.

— Маринка! Машенька! А мы только сели завтракать!

«Мы» на сей раз, кроме бабушки, были двое: парень лет семнадцати, худой и длинный, незнакомый, и одна из самых старых пациенток, Антонина Егоровна. Сидели в «большой» комнате, бабушка бросилась навстречу, не дала Маринке переступить порог, схватила на руки:

— Главный агроном явился! Скажи: аг-ро-ном. Молодцы какие сегодня, мы вас только к обеду ждали!

На столе салаты, винегрет, кастрюля с горячей картошкой, сразу захотелось есть.

— Антонина Егоровна, вы ночевали здесь в такую холодину?

— А у нас тепло! — сказала бабушка. — Миша вот