Книга Жизнь и дипломатическая деятельность графа С. Р. Воронцова - Оксана Юрьевна Захарова

Для С.Р. Воронцова наконец появилась возможность увидеть Отечество и определить сына на службу. Но посольские дела, которые он опять вел, не отпускали его из Лондона. И Михаил Семенович в Россию отправится один.

В начале мая 1801 года граф впервые попрощался с сыном, который отбывал на землю, любовь к которой прививалась с ранних лет. Последовавшие за этим отзывы о нем из Петербурга стали лучшей наградой отцу. 20 мая 1801 года граф A.A. Завадовский пишет своему другу в Лондон: «Не полагал я никак пережить судороги России и начать счастливую эпоху утешением, увидев твоего премилого сына. Не могу изобразить того, скольким чувством зрю в нем образ и душу твою: капля с каплей воды не больше имеют сходства, как он в твоей молодости. Чем больше познаю его, больше удостоверяюсь в том, что ты отец – пресчастливейший. Брат твой весьма любуется им, и всяк, кто его видит, не обинуется сказать: вот образец воспитания! Кроме прочего, и то приятно в нем, что, вывезен будучи грудным младенцем из России, говорит и чисто, и свободно русским языком, как бы вырос на Руси. Я радуюсь и тому, что он в первый раз видит Отечество в такое время, когда и природный англичанин не унывал бы в нем».

В другом письме от 1 августа он замечает: «Последнее твое письмо вразумляет меня о важности подвига, который ты совершил в воспитании детей… В отечестве своем, из коего вывезен в пеленках, он не иностранец: привязанность к оному и обращение в обществе таково, как бы взрос на Руси. Сердце доброе и нежное, скромность не по летам и рассудок здоровый имеет, и о качествах предваряет всякого и наружный вид его».

Истинно русский характер юноши, выросшего в Англии, отмечает и графиня София Владимировна Панина: «Мне остается поздравить вас с данным сыну вашему воспитанием: умение его объясняться с такою легкостью по-русски приводит в удивление все здешнее общество и стыдит нашу молодежь, которая, во имя моды и хорошего тона, не в состоянии ни слова сказать на родном языке, да и вообще не блистает достоинствами, так что сношения с нею могли даже принести вред. Впрочем, с этой стороны вам нечего бояться за вашего сына: у него, по-видимому, столько благоразумия, что он не собьется с указанного вами пути».

В добром мнении о М.С. Воронцове сходится с Паниной и граф Ф.В. Ростопчин: «Не нужно было иметь много проницательности, чтобы подметить в вашем сыне все добрые отцовские качества: это увидел бы и всякий посторонний человек. Более всего поразила меня в нем нравственная чистота, спокойствие, ровность в расположении духа и основательное суждение» [5].

При прибытии М.С. Воронцова в дом своего дяди графа Александра Романовича в Санкт-Петербурге слуги, лакеи, повара, даже актеры и музыканты известного Воронцовского театра бросились ему навстречу и, суетясь, стали отыскивать его прислугу. Каково же было их удивление, когда они узнали, что сын английского посланника молодой граф Воронцов приехал из Лондона совершенно один. Но, как рассказывал впоследствии барон Шредер, присутствовавший при свидании дяди и племянника, канцлер А.Р. Воронцов не нашел в этом ничего удивительного. В шестнадцать лет он сам также пересек всю Европу для учебы в Версале, куда был направлен своим дядей, канцлером императрицы Елизаветы Петровны графом М.И. Воронцовым. И теперь, спустя почти сорок лет, подобная история вновь повторилась в семье Воронцовых.

В Петербурге Михаил Семенович нанес визит директору Императорских театров А.Л. Нарышкину, супруга которого Мария Алексеевна приходилась родной сестрой его матушке. Граф С.Р. Воронцов не испытал восторга от известия о посещении сыном дома Нарышкиных, который он называл «Ноевым ковчегом».

Буассен. Портрет С.Р. Воронцова. Гравюра с портрета Эванса

Нарышкины славились в столице своими блистательными приемами. Так, во время одного из праздников первый декоратор России Гонзаго превратил дворец Нарышкиных в сказочный театр. Когда император со свитой вошли в одну из гостиных, то стена в конце зала исчезла, и присутствующие увидели грот с ручьями, источниками и ниспадающими с вершин утесов водяными каскадами. В них резвились нимфы, плавали наяды, а тритоны катались на дельфинах. На пригорках у грота воспитанники Императорской театральной школы исполнили балет. По окончании представления начались бал, затем катание с гор, украшенных разноцветными огнями. В час пополуночи гостей пригласили на ужин, по завершении которого бал возобновился.

В это же время в саду был зажжен фейерверк, где между разнообразными огненными чудесами сияли зеленым огнем четыре огромные пальмы. Празднество продолжалось до пяти утра. По окончании одного из таких приемов А.Л. Нарышкин скажет: «Я сделал то, что было моим долгом, но я и сделал это в долг».

Весна воцарения Александра ознаменовалась возобновлением пышных празднеств в обеих столицах – Петербурге и Москве. Едва ли петербургское общество было когда-либо в такой сильной степени расположено к веселой и открытой жизни, как в начале Александрова царствования.

Популярные ранее хороводы, буйные трепаки, казачки и камаринские остались только для провинции. Старшее поколение, протанцевав минут пять, собиралось за карточными столами философствовать и сплетничать, потешаясь вистом, рокамболем или игрой в ерошки, «хрюшки никитичны». С популярной и очень азартной игры вюрдон пошло долго бытовавшее затем выражение «провюрдониться».

Эпоха эта, по словам исследователя истории танца в России Л. Стуколкина, могла быть названа «танцующей, паркетной» эпохой. Такое настроение высшего культурного общества писатель и издатель Ф.В. Булгарин объяснял тем, что «все сердца наполнены были какою-то сладостною надеждою; какими-то радостными ожиданиями». Умение танцевать считалось ценным достоинством и могло принести успех не только на паркете, но и на поприще служебной карьеры. Промах в такте поднимался окружающими на смех.

Рустем. Портрет С.Н. Марина

Д. Доу. Портрет A.C. Меншикова

Насколько искусен был М.С. Воронцов на бальном паркете, неизвестно, но то, что данный предмет был хорошо ему знаком, подтверждает его письмо из Варшавы в 1815 году, в котором он сообщает, что кадриль танцует даже И.В. Сабанеев, прославленный русский генерал, участник швейцарского похода A.B. Суворова, начальник Главного штаба армии. А в письме из Кракова М.С. Воронцов информирует графа И.К. Орурку о том, что, согласно его просьбе, он велел несколько польских краковяков и мазурок списать и ему послать.

Друзья М.С. Воронцова «царили» не только на балах, но и на бранном поле. В начале XIX века в Петербурге возник особый круг друзей – «своих». К ним в разные годы принадлежали М.С. Воронцов, Д.В. Арсеньев, С.Н. Марин,