Книга Порог - Олег Рой

Да. Сомнений нет. Это Хесус, и он на руках своего отца Карлоса. Неважно даже, что с ним произошло. Укусила ли его собака, забежавшая с улицы, или плеснуло из кастрюли кипятком. Какая разница. Главное, что он не подает признаков жизни. Главное, что было произнесено заклинание, и волшебные три минуты истекут, прежде чем ребенку будет оказана хоть какая-то помощь. Да какая тут помощь, когда обезумевшая толпа, как стадо баранов, тупо мечется из стороны в сторону, больше мешая, чем помогая.

Целомудрие, проща-ай! Продано ты мамочкой-шлюхой за три миллиона долларов — теперь дела ее, безусловно, пойдут в гору без эдаких кандалов виде ребенка и мужа. А может быть, у Аланы от стресса проснется совесть — бывает же так! — и она уйдет в монастырь или сопьется, проклиная свою неуемную похоть. «Как бы не так, — трезво и рассудительно пробормотал внутренний голос Бизанкура. — Три миллиона на дороге не валяются. Если ты, девочка, не будешь конченой дурой, ты найдешь им применение. И лучшее, чем помощь неимущим и прочая дребедень».

Значит, схема работает именно таким образом. Убежденный тем или иным способом родитель произносит заклинание, вызывая кратковременное потрясение Мироздания, или чего там еще, затем в рекордно короткие сроки, как оказалось, дитя гибнет. Неважно, каким образом, но неминуемо. Бинго.

А теперь можно наведаться и домой.

В списке добродетелей значилось Усердие, а в списке стран — давно покинутая Франция. Нет, по родине Жан-Жак Бизанкур не скучал совершенно, но именно во Франции поджидал его наставник Бельфегор, и именно он был антагонистом этого отвратительного людского качества — усердия.

Презрительно протянув про себя это слово, полная дама решительно отряхнула одежду от песка и пошла вперед по улице, уже не замечая мечущихся людей и выискивая взглядом такси.

— В аэропорт, — бросила водителю дорого одетая дама без багажа, чем заслужила долгий взгляд темнокожего водителя.

Впрочем, тот ничего не сказал и послушно тронулся с места.

И тут Жан-Жака накрыло. Масса противоречивых ощущений набросилась на него разом, словно рой голодных злых ос. Ему не хватало Беллы.

Нет, это нельзя было назвать человеческим словом «соскучился» — совсем нет. И нельзя было сказать, чтобы он был растерянным и не знал, что делать. Мало того, он начал это осознавать. Знать и осознавать — это разные вещи. И Бизанкуру не хватало осознания того, что кто-то еще с ним заодно, что не он один причастен к тем ужасным делам, которые делались ими на протяжении нескольких веков… В конце концов, разве это была его инициатива? Разве это только его вина?!

Но только он один будет отвечать за то, что он сотворил, ведь он же не демон, а сын человеческий. Это было несправедливо. «Меня заставили!» — закричало в нем что-то.

Он вперился безумным взглядом в водительское зеркальце и поймал ответный взгляд. А поймав, уже не мог оторваться. В глазах, безмолвно уставившихся на него, прочел он вселенскую скорбь и горе. И вдруг он понял, что смотрит на него не водитель такси, а тот самый взгляд с небес, те же мученические глаза.

— Меня заставили… — прошептал он.

— У каждого есть выбор, — тихо возразил тот, кто сидел за рулем. — Можно было выбрать совсем другое…

— Что?! — закричал в ответ Бизанкур.

И тут же наваждение кончилось. На него в зеркальце смотрел темнокожий таксист и что-то говорил.

— Что? — переспросил Жан-Жак гораздо тише.

— Прошу прощения, — смущенно повторил водитель. — В центре пробки. Мы можем попытаться проехать другим маршрутом, а можем через центр, но мы рискуем застрять надолго. Вот такой выбор…

— Выбор… — прошептал Жан-Жак. — Нет. Сегодня я не полечу. Отвези меня в какой-нибудь отель на Оушен-Драйв. Лучший.

— «Риц-Карлтон», — подумав, кивнул таксист и больше за всю дорогу не произнес ни слова.

И Жан-Жак поехал в самый лучший отель на Оушен-Драйв, чтобы отоспаться там, как следует. А вокруг бушевала гроза, словно сама природа плакала навзрыд. Чтобы уснуть, Бизанкуру пришлось выпить снотворного.

Глава 5

Франция. Добродетель Усердия. Семейное дело

Через несколько дней Франция встретила Бизанкура поистине адской жарой. Новостные ленты уверяли, что за всю историю метеонаблюдений это самая высокая температура в стране. Тотальная засуха гектарами уничтожала растительность, повсеместно вспыхивали пожары, и очаги возгорания множились. В муниципальных зданиях не справлялись системы охлаждения воздуха, закрывались школы, отменялись массовые мероприятия. СМИ фиксировали чудовищные цифры жертв аномалии — умерших от тепловых ударов и прочих последствий, которые оказывает на человеческий организм жара. — Мой маленький дружок вызвал ад на земле? — ласково приветствовала его Белла; она сидела за столиком небольшого открытого кафе и потягивала ледяной мохито. Весело звякали кубики льда в бокале.

— А разве я это сделал? — не скрывая удивления, спросил Жан-Жак-Альбин.

— А разве нет? — подмигнув, подначил демон. — Ты что, пристрастно изучал природу причин и следствий в данном вопросе? Этого никто не знает.

Он протянул Бизанкуру свой бокал, и тот осушил его одним глотком.

«Есть тот, кто знает ВСЕ, — внезапно и тягостно что-то сказало в нем. — И от него не укроется ничего».

Под ложечкой засосало, как никогда в жизни. Тоска, беспричинный страх и немыслимая, непереносимая боль, словно перед ликом неотвратимости. Душа Жан-Жака Бизанкура заболела, словно он был человеком. Но ведь он и был рожден человеком, славным малышом, зачатым смертными отцом и матерью. Иногда ему, совсем еще маленькому, снился под утро взгляд с небес. Взгляд, полный скорби. И тогда он просыпался в слезах. Он забыл, как это было. Сейчас это вернулось к нему стократной мукой. Никто и никогда не рождается порочным изначально, просто малыш появился на свет в недобрый час. Люди называют это несчастным случаем. Ночь появления на свет Жан-Жака Бизанкура была, несомненно, несчастнейшей из ночей…

Тонкие пальцы Беллы нежно взяли его за подбородок и чуть повернули его голову к себе.

— Не печалься, мне больно видеть эту складку между твоих бровей, — прошептала она и тихонечко подула ему в лицо. Пахнуло корицей и сандалом. — Побудем друг с другом, как в старые добрые времена… Помнишь, малыш, наши первые приключения?

Ее шепот обволакивал. Он помнил. Конечно, он помнил все и даже много больше… Колодец памяти погружал его на все большую и большую глубину. Туда, где впервые он начал разворачивать черные свои знамена.

* * *

Доставшийся ему со времен чумной ночи кадавр Филипп Вико находился при нем неотлучно с тех пор, как они покинули дворец Климента Шестого в Авиньоне.

От лошадей Жан-Жак отказался сознательно, выбрав в папской конюшне двух отличнейших крепких мулов. Отказался он также и от припасов, которыми папа настоятельно советовал этих мулов нагрузить. Разве что у них с собой было несколько книг — Евангелие и жития святых. Оба путника были в одежде монашеского ордена бенедиктинцев и дорожных накидках. Самое привычное зрелище — странствующие монахи — разве что населенные пункты они старались объезжать стороной.