Книга Зеркало наших печалей - Пьер Леметр

– Они перестали видеться, доктор сам сказал моему мужу. Я так поняла, что он из-за этого расстраивался.

Слава богу! Связь закончилась за три года до ее рождения, она не дочь доктора!

– Потому-то я не удивилась, когда они вернулись. В тысяча девятьсот двенадцатом.

Луиза обмерла. Ее мать к этому времени уже пять лет была замужем.

– Может, хотите чаю? Или кофе? – участливо спросила Адриенна. – Ах нет, у нас только чай, кофе теперь так трудно достать…

– В девятьсот двенадцатом? – перебила ее Луиза.

– Да. Все было в точности как раньше, вот только приходить они стали чаще. Доктор всегда оставлял хорошие чаевые горничной, а ваша мама ничем не напоминала распутницу. Чувствовалось, что это… романтическая история, если можно так выразиться.

Луизе тогда было три года, значит роман превратился в адюльтер.

– Я, пожалуй, выпью чаю.

– Фернанда!

Голос хозяйки гостиницы напомнил Луизе крик то ли павлина, то ли перепуганной курицы. Появилась молодая крепкая женщина в фартуке, спросила угрюмо:

– Мадам?

Та распорядилась, назвав служанку «моя маленькая Фернанда», она всегда была любезна с прислугой, если рядом оказывался посторонний.

Луиза прилагала невероятные усилия, чтобы взять себя в руки.

– Выходит, мать ничего вам не рассказала?

Молодая женщина колебалась. От ее ответа зависело, как дальше поведет себя Адриенна Тромбер, откроется она или замкнется.

– Нет. Я всего лишь хочу понять…

«Вот черт, ошиблась: старуха разглядывает ногти, игнорирует меня…»

– На смертном одре мама сказала одно: «Ты все узнаешь и, надеюсь, поймешь…» – но ничего не успела объяснить, потому что умерла.

Ложь исправила положение: хозяйка аж рот разинула от любопытства. История о покойнице, жаждущей открыть дочери тайну своей страсти, тронула ее: сама она вышла замуж за жандарма, не слишком сильного по части сексуальных утех, но ни разу не решилась завести любовника, а сочувствующих подруг не имела и душу облегчить не могла.

– Бедная малышка… – задумчиво произнесла она, жалея скорее себя, чем собеседницу.

Луиза потупилась с видом скромницы, но следующий вопрос задала:

– Вы сказали, они снова появились в тысяча девятьсот двенадцатом?

– И посещали нас два года. Потом началась война, и всем стало не до амуров. Какие были времена…

Служанка принесла чай, безвкусный и едва теплый.

– Когда вы пришли, в день воздушной тревоги, я посмотрела на вас и сказала себе: «Невероятно, она так похожа на малышку Жанну (я так ее называла из-за возраста)!» Два дня спустя появился доктор, и я подумала: «О-ля-ля, что-то будет!» Он постарел… ужасно! Почти до неузнаваемости. Раньше был чертовски хорош собой, совсем как мой-бедный-покойный-муж, который, правда, к старости растолстел, наел брюхо, жирные ляжки… Так что я говорила? Ах да, появился доктор, попросил ключ от номера триста одиннадцать – как когда-то, – положил деньги на стойку. Я так поразилась, что молча отдала ключ, а он сказал: «Я кое-кого жду…» Я сразу подумала о малышке Жанне. Потом явились вы, и я едва не воскликнула: «Господи, быть того не может! Прошло двадцать пять лет, а она совсем не изменилась, значит это не мать, а дочь…»

Адриенна пила свой невкусный чай, «изящно» отставив мизинец и поглядывая на Луизу поверх чашки, очень довольная тем, что все-таки ввернула еще раз фразу о «матери и дочери».

Луиза перечитала открытки времен войны. Все теперь обретало иной, печальный смысл. У мадам Бельмонт был страстный роман с доктором Тирьоном. Любила ли она когда-нибудь своего мужа? Что, если Адриен и сам никогда не любил жену? Все может быть, их письма так банальны!

Луиза чувствовала душевную боль. Не только потому, что история ее родителей оказалась совершенно заурядной, даже тривиальной. Она и вообразить не могла мать в роли любовницы, это казалось неприличным и нелепым. Образ Жанны Бельмонт раздвоился, и Луиза начала понимать глубину ее депрессии. Но тайна осталась. Все, что узнала Луиза, не объясняло поступка доктора, совершенного двадцать пять лет спустя. Почему он решил убить себя в присутствии дочери бывшей любовницы? Разве что…

Луизу осенило. Она бросила открытки на стол, надела пальто и решительными шагами направилась к «Маленькой Богеме», но к стойке, где мсье Жюль протирал стаканы, не села, а выбрала любимый столик доктора.

С этого места был виден фасад ее дома.

Дома Жанны Бельмонт.

Мсье Жюль вздохнул и протер стойку влажной тряпкой. Торопиться было некуда, зал пустовал.

Луиза сидела неподвижно, не снимая пальто. Мсье Жюль открыл дверь, выглянул на улицу, не увидел ничего интересного, перевернул табличку стороной «Закрыто» и сел напротив Луизы.

– Ладно… Хочешь поговорить? Давай поговорим.

Луиза не отвечала, и он обвел взглядом пустой зал…

– Ты спросишь… Так о чем ты меня спросишь?

Ей хотелось отхлестать его по щекам.

– Вы с самого начала все знали и ничего мне не сказали…

– Я знаю все, я знаю все… Я мало что знаю, Луиза!

– Начните с того, что знаете.

Мсье Жюль отошел к стойке. Спросил:

– Выпьешь что-нибудь?

Луиза не ответила, и он вернулся за столик, неся стакан вина, как бесценное сокровище.

– Доктор начал приходить сюда, – он поднял бровь, указывая на столик, – дай подумать… в тысяча девятьсот двадцать первом? Тебе было тринадцать! Можешь представить, как я заявляю тебе: «Луиза, милочка, тот дядька, что сидит там каждую субботу, был любовником твоей мамы!»? Ответь честно, можешь?

Луиза не шевельнулась, не моргнула. Она смотрела на мсье Жюля холодно, непрощающе. Ресторатор глотнул вина.

– И потом… Время идет, ты взрослеешь, он приходит каждую неделю. Слишком поздно… – Жюль буркнул эти слова себе под нос, как будто подвел итог собственной жизни. – Твоя мама и доктор полюбили друг друга. Это старая история. Нам было тогда кому шестнадцать, кому семнадцать…

Мсье Жюль был уроженцем квартала. Его родители жили на улице Орденер. Он и Жанна Бельмонт ходили в одну школу. Жюль был года на два-три старше.

– До чего же она была хороша тогда… Как ты сейчас! Правда, улыбалась чаще. У доктора Тирьона был кабинет в конце улицы Коленкур, и у него лечился весь квартал. Там они и познакомились. Все очень удивились. Твоя мама окончила неполную среднюю школу, но не поступила в школу медсестер, а пошла в служанки, в семью доктора! Я все понял, когда узнал об… отношениях. Сначала решил, что доктор, ну, как все, завел интрижку с горничной. А он влюбился. Был на двадцать пять лет старше Жанны – и влюбился! Я говорил ей: «У вас нет будущего…» – но она любила, и с этим ничего нельзя было поделать. Твоя мама была очень возвышенной, нежной особой, Луиза, она все время читала романы, а это вредно для мозгов.