Книга Желтая гора - Галина Миленина

– А сейчас он где? На корабле?

– Нет. Пока мы ремонтировались, жил. Но уходя, оставили его в порту, на нашем судне животных нельзя держать, да и кораблем, деточка, называют большие суда, военные.

– Жаль… И я не деточка, мне уже семнадцать! – вдруг осмелела Эля.

– Извини. И куда решила поступать? Какую профессию выбрала?

– Буду писателем! – с вызовом, уверенно ответила Эля.

– Ого, думаю, этой профессии учиться долго и сложно – на инженера человеческих душ, как раньше было принято говорить.

– Нет, этому вообще научить невозможно – или есть дар и ты его развиваешь, или его нет и все потуги бессмысленны. Чехов, Булгаков были врачами. И гениальными писателями. Чехов в восемнадцать лет написал пьесу «Безотцовщина», а Лермонтов в двадцать пять создал «Героя нашего времени». Пушкин очень слабо учился в лицее и плакал на арифметике. Северянин, Волошин, Бунин, Шолохов и многие другие известные писатели – даже среднего образования не имели.

Тебя могут научить писать в вузе, дать тебе неисчислимое количество комбинаций из нескольких десятков тысяч слов активного словаря. Но кроме этого, ты должен обладать инстинктом передачи информации, умением наблюдать, анализировать, излагать свои мысли оригинально и глубоко. Я, конечно, окончу универ, получу диплом, но он не даст мне гарантии успеха, так же как и его отсутствие не сулит провала!

– Это да. Согласен. Значит, хочешь делать людей добрее, чище?

– Делать людей не хочу. Хочу заниматься своим делом. Точно знаю, что это мое. Убийца Джона Леннона, перед тем как убить, читал Селенджера «Над пропастью во ржи». У него в кармане обнаружили книгу. Прочитал и стал добрее, чище?

– Правда?? Знаешь, я сейчас слушал тебя, и вспомнилась одна история: однажды мы попали в сильный шторм в районе острова Крит, зашли за него с другой стороны, спрятались в бухте, ливень шарашит сплошной стеной. Ночь. Ветер сильный. Подошли к якорной стоянке, встали на якорь. Ливень закончился. Я вышел на корму: стою, курю. Вдали то ли городок, то ли деревушка огоньками светится. И чувствую, из темноты кто-то смотрит на меня. Взгляд ощущаю. Поворачиваюсь и вижу – два желтых круглых глаза, присмотрелся, подошел ближе: в канатной бухте притаился маленький совенок. Как, когда попал туда? Непонятно. Промокший, замерзший, дрожащий, одни глаза светятся. Я взял его в руки, он даже не трепыхнулся, а сердечко так и бьется! Положил за пазуху, принес в каюту, завернул в теплое полотенце и оставил на диване. Утром смотрю и не узнаю: от жалкого птенца ничего не осталось – ходит по дивану шикарная птица, распушив свои перья, вроде даже выросла – круглая, как шар, уверенная, спокойная, важная. Погладить себя дала. Позвал я ребят, насмотрелись мы на это чудо в перьях. Потом взял ее, вынес на корму, раскрыл ладони, она тут же вспорхнула и полетела к берегу. Я стоял и провожал ее взглядом до тех пор, пока не скрылась в ветвях оливковой рощи. И так на душе хорошо стало, тепло. Ты почему-то напомнила мне сейчас эту совушку. Вчера такая же мокрая от слез, маленькая, зажатая, а сегодня распушила свои перышки, делишься со мной, взрослым мужиком, своими мыслями, о которых я не имел представления. Мудрая маленькая сова.

Эля слушала моряка, счастливо улыбалась, и влюблялась с каждой секундой все больше и больше, и уже готова была увидеть над его круглой бритой головой, светящийся нимб…

…Элина мама не могла понять, как случилось, что она совершенно не знает свою дочь, – она ждала перемен в сторону ухудшения их и так непростых отношений после разговора о выпускном, но Эля была совершенно спокойна и даже выглядела необычно радостной, чем настораживала. Движения ее стали как будто уверенней, а настроение ровным. Да и к бабушке раньше только по ее просьбе, а сейчас почти каждый вечер! «И что ей там, медом намазано? Сидит со старухой болтает, о чем там с ней разговаривать? А со мной и слова не вытянешь! А вдруг у Эли глубоко скрытая фобия, и ей тяжело находиться среди большого количества людей, на виду? Она так переменилась после того как сама же решила не ходить на выпускной. И если это правда, как жить с такой проблемой? Как учиться дальше и делать карьеру? Не слишком ли я погорячилась, ограничивая ее свободу, и не разрешала посещать школьные тусовки и дискотеки? Вот и результат – золотая медалистка, французский и английский, классиков цитирует назубок, умница, а на люди выйти боится!» – думала озадаченно мать. Ее так сильно растревожила эта догадка, что вскоре она уже готова была потратиться и на выпускной, безусловно, в экономном варианте, но Эля неожиданно так же властно, как обычно ее мать, свернула разговор: «Даже не думай, тема закрыта!» И той ничего не оставалось, как переключиться на младшего сына – с ним то и дело она попадала в сложные ситуации, – вот уж гены папины, не то что у дочери!

А Эля действительно успокоилась, в душе ее поселилась нечаянная радость, и девушка каждый вечер уходила из дому под предлогом – к бабушке. И действительно, появлялась там ненадолго: ей случалось услышать звук закрывающейся двери и быстрые шаги Игоря по ступенькам; тогда она выжидала некоторое время; прощалась с бабулей; тихонько поднималась наверх в соседскую квартиру – к заветной коробке. Вырядившись в свадебное платье и туфли, распускала косы, подхватывала гриву волнистых волос заколкой на затылке и наносила макияж. Она смотрела в свое отражение и не могла налюбоваться; Эля понимала, что она хороша, и ей необходимо было привыкнуть к платью, туфлям на каблуках, к новому образу. Она кружилась по комнате, поворачивалась то боком, то спиной к зеркалу, ловила разноцветные огоньки от камней в электрическом свете и представляла реакцию учителей, одноклассников, их родителей, когда она появится в этом наряде словно Золушка. «Действительно, чем хуже, тем лучше! – думала Эля радостно. «Хорошо, что мать сказала свое любимое «обойдемся», а не купила мне дешевое, в своем стиле, платье!»

Не всякий раз, придя к бабушке, Эля попадала в пустую квартиру Игоря. Иногда оттуда доносились громкие мужские голоса подвыпившей компании, и она, сделав влажную уборку, выслушав очередные жалобы старушки, поспешно убегала домой. Но однажды задержалась надолго, спросив вдруг бабулю:

– А если бы дед не погиб, вы смогли бы прожить всю жизнь вместе?

– Конечно, – не задумываясь, ответила та. – Это сегодня чуть что – вещь выбрасывают, а раньше чинили. Сейчас легко все сходятся-расходятся, в наше время ухаживали долго, было время подумать. И любовь была крепкая. Если бы мой Коленька не погиб, я бы не только твою маму, еще бы пятерых родила. Глядишь, и не куковала бы тут одна сейчас.

– А расскажи, как дедушка погиб?

– Не успел Коленька состариться, молодым совсем погиб, дедушкой его чудно называть-то. Ну, ты же знаешь, как «Новороссийск» прямо в городе, в бухте подорвался. Шестьсот пятьдесят молодцев в раз погибло в полутораста метрах от госпитальной стены в мирное время, вот что страшно. А как? Версий тогда много было. Поверить не могли, что подорвался случайно, тот фарватер после войны столько раз тралили, все давно достали. Да и как аккумуляторы столько лет продержались? В газетах тогда слова не было сказано, а слухов среди народа много ходило: Севастополь город военный, все в этом отношении подкованы. Корабль был не простой – бывший флагман итальянской флотилии! Джулио Чезари – Юлий Цезарь, значит. Забрали его с Мальты в сорок шестом, вот тогда, наверное, итальяшки и заложили нам подарочек. Корабль был тяжелый, красивый, огромный, Коленька мой гордился, что на нем служил. Я думаю, если бы командир корабля не оказался в то время в отпуске, может быть, и сохранил своих воинов. А так, – махнула горестно старушка рукой и расплакалась.