Книга Утерянная Книга В. - Анна Соломон

– Я их и нашила на спину, – говорит Рут.

– Чего нашила? – Лили замечает, сколько пыли на потолочном вентиляторе.

– Теннисные мячики. Прочитала статью «Как остановить храп мужа и спасти ваш брак». В «Мак-Коллс»[1] – для меня тогда других журналов не существовало. Ну, или я просто не решалась их читать. В общем, там говорилось, что нельзя спать на спине, а для этого и нужны теннисные мячи.

– Ой.

– Он был не против.

Лили пытается представить эту сцену и не может. Она знала отца до развода (Лили было почти восемь) и после; они с братьями каждый год ездили к нему в Калифорнию, пока он не умер от инфаркта (Лили тогда было девятнадцать). Помнит его лицо и голос. И совершенно не помнит, каким он был; осталось лишь ощущение присутствия, чего-то цельного. А еще – что он снимал обувь, только когда шел в душ, плавал или ложился спать. Лили не помнит, как отец разговаривал с матерью, не помнит даже их ссор. Зато помнит, что чувствовала, когда он был рядом: ощущение авторитета, который существует независимо от того, нравится ли ей и согласна ли она. Тогда это успокаивало. Теперь она понимает, что это было заблуждением, интернализацией патриархата или, возможно, самим патриархатом. И все же, четверть века спустя после его смерти, Лили успокаивают мысли об отце (любителе сходить налево). А вот с мамой, которая рядом и всегда была рядом, – с ней все не так просто.

– И как, сработало? – спрашивает Лили.

– Нет. Продолжал спать на спине и храпеть. Как будто никаких мячиков и не было. Я расстроилась ужасно.

– По-моему, ты слегка драматизируешь.

– Ты так считаешь, Лили?

Рут делает глоток из чашки. Слышно, как она глотает, что ей больно. Лили чувствует себя виноватой. Мама редко говорит о чувствах, чаще подталкивает собеседников, чтобы те поделились своими, и вот она призналась Лили, что «ужасно расстроилась», а Лили ее раскритиковала.

– Как это делается? – спрашивает она у мамы, пытаясь отыграть назад. – Как мячики пришить к футболке?

– Нужно взять две. Одну побольше, другую поменьше, и сшиваешь, как стеганое одеяло. Только вместо пуха внутри мячики. – Рут умолкает, видя удивление Лили, потом добавляет: – Я раньше была отличной швеей.

У Рут на лице – никаких эмоций, губы сжаты в прямую линию, как раньше, когда детьми она подначивала их и пыталась скрыть улыбку. Лили не понимает, шутит мама сейчас или это болезнь притупляет мысли так, что она уже не все помнит. Она ведь знала, что Лили пыталась шить девочкам платья, вернее, пыталась примириться с тем, что ничего не выйдет. Лили рассказывала маме, что через неделю после первого урока хотела прийти к Кайле на второй, но пропустила – была в то время в больнице. Кайла, разумеется, все поняла. Она сочувствовала Лили, волновалась за нее и как-то спросила, чем может помочь, а Лили, все еще потрясенная, ничего не ответила. Тогда Кайла взяла и принесла ей приготовленный обед. Даже не стала звонить в квартиру, не пыталась пообщаться с Лили, оставила еду у консьержа и испарилась. И потом раз в неделю звонила узнать, как дела: «Не хочу давить, просто имей в виду, что я рядом, если захочешь…»

Но Лили не хочет. И Рут знает об этом. Знает (должна знать) – Лили думает о ней каждый час, и пойти к Кайле для нее равносильно предательству. Рут не может не знать этого. Она ведь говорила, что Лили специально мучает себя этими платьями, что надо бросить эту затею, заказать готовые через интернет или обойтись шарфами. И тут вдруг небрежно упоминает, что умеет шить? Мало того, зовет себя швеей! Лили ужасно расстроена. Как могла Рут все это время слушать ее разглагольствования о платьях (Лили даже перечисляла детали швейной машинки, как будто описывала нечто с другой планеты!) – и не сказать ни слова?

– Лили, – говорит мама.

– Да?

– Тебе помочь?

– С чем?

– Ну, с теми платьями. Если бы ты купила подержанную машинку, поставила ее здесь у меня… Или можно вручную… Я бы тебя научила простым стежкам.

– Нет! – Лили улыбается, как безумная, надеясь, что так отказ прозвучит мягче, а мама не догадается, как Лили злится. Как ей принять помощь от Рут, которая не одобряла идею с шитьем, да и все домохозяйские потуги Лили, каким бы печальным ни был их результат. К тому же мама больна.

– Спасибо, – добавляет Лили. – Не стоит. Но спасибо.

Она забирает у Рут чашку с остывшим чаем. Это одна из кружек с приколами, купленных мамой на очередном праздновании Пурима. Копия логотипа «Старбакса», и надпись «Кофе Охель, изготовлен в Персии, сертифицирован для употребления при дворе царя Ахашвероша, 14-й день адара 5773», и портрет царицы, похожей почему-то на русалку, внутри банального зеленого круга – вероятно, Эсфирь. Почему Лили налила чай именно в эту кружку – решила себя дополнительно помучить?

– Сделать еще чаю?

– Хорошо, – хрипло отвечает Рут. – Как хочешь, родная.

* * *

Лили возвращается с чаем, но Рут уже уснула. Лили выходит из комнаты и садится на диван рядом с Джун. Прижимает дочку к себе, утыкается носом ей в щеку и, не обращая внимания на мультик, пытается вспомнить маму за шитьем. Хотя бы раз. Хотя бы за изготовлением вышивки про «Чистый дом…», где и шить-то нечего (наверняка мама ее не сама сделала). Вместо этого Лили вспоминает маму с сигаретой, на залитом солнцем крыльце. Она полусидит, опираясь на подоконник, загорелые ноги вытянуты под углом и упираются в пол. В то лето ушел отец, а мама начала носить короткие шорты; затем она стала носить длинные легкие юбки, которые надевала летом все последующие годы (интересно, она их шила?). У нее красивые ноги, с рельефными икрами, хорошо очерченными бедрами, мышцы еле заметно двигаются в такт ее затяжкам, приподнимаясь на вдохе и опускаясь на выдохе. Лили, завороженная, смотрела на это движение мускулов, как будто пыталась понять что-то, чего не могла узнать у мамы.

Несколько мультиков спустя Лили вновь заглядывает в комнату Рут и видит, что одеяла расправлены, а занавески на окнах раздернуты. Комната залита светом. Рут выходит из ванной, вытирая руки, жизнерадостная и энергичная, и Лили позволяет вспыхнуть огоньку надежды. Он разгорается сильнее, когда Рут встречается с ней взглядом и спрашивает: «Как Адам?» Этот вопрос, конечно же, означает «Как ваш брак?», и «Ты изменяешь мужу?», и все остальное, что делает Рут единственной и неповторимой. И пусть у Лили от него кровь стучит в висках, ведь если отвечать честно, придется сказать: «Изменяю мысленно». И это – чистая правда. Через неделю после того, как она ответила отказом на приглашение Хэла посидеть в пиццерии, он пригласил ее снова, и Лили согласилась. С тех она думает о нем слишком часто и не слишком пристойно. Ясное дело, между ними ничего не было. Пиццерия была малюсенькой забегаловкой и называлась просто «ПИЦЦА». Лили ее никогда раньше не замечала, а вот Джейс, которая нашла и рекомендовала пиццерию, оказалась еще и модной городской первооткрывательницей, помимо того что юрист и стройна до полного отсутствия бедер. Это сделало «свидание» более уместным – разве мог Хэл заинтересоваться Лили? Они с детьми сидели за пластиковым столом, ели пиццу и пили вино из бумажных стаканчиков. Хэл вежливо спросил ее о здоровье мамы, и вопрос прозвучал довольно искренне. У него особая манера немного щуриться, показывая очаровательные морщинки вокруг глаз, которые напоминают о солнышке и о штормах. Словом, все было банально и вполне невинно. Но в какой-то момент он бросил взгляд на ее тарелку и заметил: «Я вижу, ты любишь поострее», – и этого хватило: Лили возбудилась. Расскажи она Рут эту историю (чему не бывать), пришлось бы добавить, как было стыдно. А той же ночью, и это тоже, наверное, стыдно, Лили соблазнила Адама, и на следующую ночь, и потом, и до сих пор продолжает. Почти каждую ночь, когда дети засыпают, Лили ведет Адама в спальню, в ванную, один раз даже на кухню, где они занимаются сексом. Никаких прелюдий, планирования, размышлений. Даже Лили, которая все начала, словно делает это не сама, непроизвольно, этакий нимфоманский лунатизм. Раз за разом она обнаруживает себя уже в процессе. После того как стало известно о диагнозе Рут, Лили отказалась почти от всего, что доставляло ей удовольствие: от сладостей, от любимых кроссвордов судоку, от уроков шитья у Кайлы. Но секс? Чем больше его становится, тем чаще Лили инициирует. Она не раздумывает о том, как это связано с Хэлом, не анализирует свои действия – компульсивный секс в попытке победить смерть. Вместо этого Лили заказывает новое белье: французский пеньюар, трусики с прорезью, пояс с резинками для чулок. Выходит, какие-то раздумья все же есть. И, по меньшей мере, есть верность.