Книга Цвет ярости - алый - Александр Романовский

А толпа бушует. Всем пока еще наплевать, что любимец обул их на весьма немалые суммы. Пока их еще заботит только то, что они – очевидцы представления, которое не забудут до конца своих дней. Такое, естественно, требует соответствующей платы.

Курт поднял голову, обвел глазами лица фанатов.

Гости из Запретного города куда-то подевались. Недостатка в “клопах”, однако, не наблюдалось. Небритые, покрытые шрамами и недавними побоями физиономии образовали за металлическим куполом однородную массу, из которой было очень непросто выхватить взглядом чье-либо конкретное лицо. Они орали, брызгали слюной и скалили желтые зубы.

Почти все физиономии были искривлены гримасами исступленного восторга, все, кто только мог, просовывали руки меж прутьями Ямы. Руки сжаты в кулаки, большие пальцы отставлены. Все до одного глядят в усыпанное песком дно арены.

Убедившись в том, что, собственно, не нуждалось в подтверждении, Волк поднял голову выше. Хэнк Таран стоял на вершине купола, уперев, по своему обыкновению, руки в бока. Матово-черные “обсидианы” лучились внутренним огнем. В этом взгляде сквозила почти отеческая гордость – так отец глядит на сына, делающего свои первые шаги. Для кого-то это пустяк, но для самого родителя в этот момент вершится история. Как ни противно было Курту это пришедшее ему в голову сравнение, он прекрасно понимал, что верно понял момент.

Правая рука Тарана медленно поднималась, пока кулак не оказался вровень с плечом. “Клопы” притихли, ожидая вердикта. Хозяин, как водится, не мог пойти наперекор воле толпы. И все же фанаты притихли, до последнего момента питая надежду, что Хэнк допустит промах, и тогда можно будет дать волю своей ярости. Зловещая машина проиграла бой и, как простой гладиатор из белкового мяса, теперь должна была умереть.

Ее участь была решена.

Тем не менее Курт не нуждался в подтверждении и – тем более – в дозволении. Он полностью разделял мнение толпы, а потому не собирался останавливаться. “Эта жестянка, – думал он, – в конце концов, собиралась меня выпотрошить, руководствуясь не гневом, ненавистью или корыстным расчетом, а какой-то дурацкой программой в электронных мозгах…”

Однако даже Волку требовалась передышка. Кроме того, Курту не раз и не два пришлось останавливать лапу с занесенным над противником мечом, когда ему в шею впивались электрические искры. Он убивал и оставлял в живых, но право даровать жизнь или отнять ее принадлежало отнюдь не ему.

Большой палец Тарана выдвинулся в сторону. Какое-то мгновение обгрызенный ноготь глядел в маскировочную сеть и небо за нею – толпа судорожно дернулась, – а затем упал вертикально вниз. “Клопы” застонали от восторга.

Сейчас, судя по всему, им продемонстрируют весьма необычное зрелище – рассеченные мотки кабеля и оптоволокна, разбитые схемы и растоптанные микрочипы (вместо постылых луж крови и вывалившихся на песок Ямы внутренностей). Это, как ни крути, была экзотика, ведь в Клоповнике не имелось искусственных или же настоящих пальм, островов, морей, попугаев, обезьян и любой другой флоры с фауной, если не считать местного подвида гигантских крыс и чахлой поросли конопли в цветочных вазонах. Что до песчаных пляжей, то песок можно было увидеть лишь на дне ям наподобие этой.

И Волк не обманул этих ожиданий. Он нагнулся над своим беспомощным противником, едва шевелившим передними клешнями. Когти с жутким скрежетом поддели монитор; прорываясь через жар электрических искр, Курт потянул жидкокристаллическую пластину на себя. Волкодав заметался и забился о прутья своей бессильной ярости. Виртуальные зубы затрещали в оскаленной пасти, в то время как Курт из последних сил тащил монитор на себя.

ЛСД-пластина с хлопком выскочила из пазов. Жилы-кабели лопались и с мясом выдирали крепления. Монитор потух, будто нажатый стоп-кадр. Волкодав отошел в небытие. Убедившись в этом, Волк отбросил мертвую вещь на песок, к остальным бесполезным штуковинам, вроде садовых ножниц, которыми сподручнее стричь человеческие головы, чем декоративную изгородь. Как оказалось, монитор и заблокированные пластины брони играли роль чего-то вроде грудной клетки. За ними находилось то самое, что Курт пытался отыскать с самого начала – головной мозг машины.

На мозг в общепринятом смысле слова увиденное походило менее всего – хитрое переплетение схем, контактов и проводов, разобраться в котором было бы непросто даже опытному электронщику. Где-то в недрах этой вязи пульсировали разноцветные диоды, будто огромное, раскаленное сердце с системой азотного охлаждения и биллионами битов в каждом ударе. Волкодав тоже был СУЩЕСТВОМ.

Увидев эту картину, Курт невольно остановился. Осознание того, что сейчас он совершает такое же убийство, как и во время предыдущих поединков, ударило в голову.

Но ярость была слишком сильна.

А толпа продолжала скандировать: “Убей! Убей!” Этот вопль, знакомый до боли, въедался в уши и мозг, как навязчивая попсовая песенка. Не оставалось иного выхода, кроме как покориться.

Курт выдернул из груди Волкодава клинки. Затем занес их над головой и с воплем вонзил в пульсирующее “сердце”. Рукоятки, туго обмотанные кожаными ремешками, взорвались электрическим огнем. Боль ударила в ладони и хлынула по жилам потоками соляной кислоты. Курт разжал пальцы, но оба меча уже засели в электронной каше на половину длины. Пульсирующее сердце изменило ритм: диоды вспыхнули, затем устремились в неизвестность рваным пульсом. Андроид заметался, забился на песке.

Волк спрыгнул на дно Ямы в последнее мгновение до того, как паучьи ноги чудовищным усилием подбросили машину в воздух. Перевернувшись, робот, конвульсивно дернувшись, рухнул на “живот” и затих. Изо всех щелей струился густой дым.

Волкодав был побежден проворным “волчонком”.

Гладиатор поднял голову.

Наградой, как обычно, ему послужили аплодисменты толпы.

Первые дни Таран светился от счастья.

Судя по всему, ему удалось заработать достаточно, чтобы в ближайшие месяцы, а то и годы не забивать себе голову материальными проблемами.

Наконец-то он мог позволить себе заниматься любимым делом не ради стабильной прибыли, которую оно приносит, а потому что оно действительно любимое… Впрочем, о степени этой финансовой свободы Курт мог лишь догадываться.

Несколько дней его кормили до отвала, отпаивали пивом и предоставляли для просмотра не только “узкопрофильные” диски. И никаких тренировок, пока Курт сам не потребовал выводить его на свежий воздух. Но и тогда Хэнк не особо утруждал ни себя, ни ученика. Все остальные также бездельничали – те из бородатых гладиаторов, кто прежде относился к “волчонку”, мягко говоря, не слишком тепло, ныне души в нем не чаяли. “Безрукавочники”, впрочем, были не в восторге от всеобщего “расслабона”, но их мнением, как правило, никто не интересовался.

Идиллия продолжалась примерно неделю.

Но затем, как водится, начались проблемы. Причиной опять-таки служил извечный конфликт – относительный избыток денег в то время, как многим другим их не хватает, а то и вовсе нету. О Хэнке Таране в Клоповнике (и прочем изученном Гетто) ходили слухи, будто он держит выигрыш в подвалах Подворья, в огромных сундуках с навесными замками.