Книга Альбом страсти Пикассо - Ольга Тарасевич

Потом Пабло расстался с Франсуазой. Она ушла от него, устав от его ворчания, измен, нелепых обвинений. Тогда, семь лет назад, сердце снова озарила надежда: а может, именно теперь Пабло все-таки поймет, что его женой должна быть Долорес Гонсалес. Увы, все осталось по-прежнему: редкие встречи, его романы на стороне, интересные разговоры, изматывающее одиночество…

И вот, оказывается, все-таки дождалась! Предложения выйти замуж от Пабло Пикассо, от гения, от самого лучшего и единственно желанного мужчины на свете!

Прямо дух захватывает…

– Конечно же, я выйду за тебя, – не в силах удержаться, Долорес упала на колени перед Пикассо. – Я так люблю тебя, я всегда хотела быть с тобой. Уже отчаялась, уже не верила. Ты сделал чудо для меня. Это сказка, настоящая сказка…

Изнемогая от слез, Долорес в исступлении выкрикивала слова благодарности, обнимала ноги Пабло. И чувствовала себя настолько живой, такой счастливой, что даже становилось страшно.

Оказывается, настоящая жизнь начинается только теперь.

Она безгранично красива, ослепительно прекрасна!

А ведь можно было никогда этого не узнать…

– Какое у тебя потрясающе выразительное лицо! Почему ты никогда со мной не плакала?! Почему ты скрывала все это?! У тебя же глаза становятся хрустальными, и кожа сияет, и эти распухшие губы… Быстро мне мою тетрадь для графики, скорее!

Долорес заторопилась в соседнюю комнату.

Альбом их любви, наброски почти десяти лет счастья и горя, застывшие мгновения вечности…

Пабло рисовал ее грустной, веселой, задумчивой.

То были портреты любовницы.

Но сейчас впервые в этой тетради в темно-бордовом переплете появится портрет жены.

Жена…

Это самое сладкое слово на свете!

– Немедленно прекрати улыбаться, – распорядился Пабло, находя в альбоме чистую страницу. – Мне надо, чтобы ты плакала, а не смеялась! Почему я так редко доводил тебя до слез?! Ты в них так прекрасна!

Долорес попыталась придать лицу трагическое выражение.

Она и без особых поводов была рада выполнить любое пожелание ее бога.

Что уж говорить теперь, когда Пабло сделал такое предложение!

Все, что угодно, сейчас можно исполнить.

Все, что угодно…

Той ночью пошел дождь.

Было так сладко лежать в объятиях Пабло, слушая, как крупные капли барабанят по крыше, и наслаждаться тем, что все хорошо. И мечтать о том, что будет еще лучше.

От всего пережитого – приятной новости, долгих слез, утомительного позирования и занятий любовью – девушку клонило в сон.

Но она упрямо боролась с сонливостью.

Хотелось не упустить ни единого мгновения, наслаждаться каждой секундой.

«Мой муж Пабло Пикассо», – иногда шептала Долорес, прижимаясь к груди художника. И сердце замирало от счастья.

Ей казалось – она не спит, слушает дождь, обнимает Пабло.

Однако утром вдруг очнулась в опустевшей постели.

Все-таки сон подкрался незаметно.

А Пикассо ушел, не прощаясь. Никакой записки – Долорес посмотрела по сторонам – тоже нет…

Должно быть, перед рассветом художник открыл форточку – и порыв злого ветра сбросил со стола вазу с ирисами. Желто-синие поникшие цветы лежат на полу, все в осколках хрусталя. За окном набухают свинцовые тяжелые тучи. Неужели этот мрачный занавес все-таки скрывает теплое солнце? И нехорошие предчувствия, заставлявшие ночью бодрствовать, снова и снова царапают душу…

– Глупости какие, – пробормотала Долорес, выбираясь из постели. – Ведь Пабло вчера мне сделал предложение. Я согласилась выйти за него. Все будет хорошо!

Все будет хорошо.

Долорес твердит это, как заклинание.

Даже когда день, долгий и хмурый, первый день будущей жены Пабло завершен – а жених так и не появился.

Все будет хорошо…

Хотя прошло уже несколько дней, и подруги давно знают о предложении Пикассо, а никаких приготовлений к свадьбе не ведется. Ведь невозможно обсудить все эти подробности – будущего мужа рядом нет. Он так и не объявился в апартаментах на Елисейских Полях.

Все будет хорошо.

Отчаяние запивается вином. Легче не становится, но все-таки – хоть какое-то времяпрепровождение.

Хорошо, хорошо, хорошо! Все будет именно так и никак иначе!

«Я стану женой Пабло», – напоминает себе Долорес, сходя с ума от слез, обиды и неизвестности.

А потом – как гром среди ясного неба. Звонит приятельница, говорит, что видела Пабло на корриде – и место рядом с ним на трибуне занимала совсем молоденькая девушка, брюнетка, не очень-то миловидная…

Почему-то боли это известие еще не приносит.

Наоборот, становится легче; все-таки хоть какая-то определенность.

В этом – весь Пабло. Ему уже за семьдесят, у него все руки в пигментных пятнах, и седые волосы на груди. А он ведет себя как ребенок. Просто тянется к понравившейся игрушке – и ему наплевать на собственные обещания, обязательства. Однако, получив желаемое, он так же быстро утрачивает интерес.

Что может дать ему молоденькая девушка? Только свое тело, но это быстро наскучит. Разве может та, другая, понять картины Пикассо, часами выслушивать его жалобы на больной желудок и плохое настроение? Нет, конечно. Значит, скоро Пикассо вернется. Снова придет сюда, на Елисейские Поля.

И все будет хорошо.

Гордость?

А что с нее толку? Что толку со всего без Пикассо?..

Долорес с нетерпением ожидает новостей, пьет вино, снова ждет. И вот опять все бутылки пусты, больше нет и сигарет, надо сходить в магазин. Но только стыдно выходить на улицу – в зеркале отражается какая-то похудевшая женщина с растрепанными волосами, в ее облике нет ничего общего с красавицей Долорес Гонсалес, и…

Долгожданный звонок в дверь все-таки застает ее врасплох.

Пикассо! Он вернулся!

Надо скорее сбегать в ванную, умыться, почистить зубы.

Долорес, пошатываясь, торопится по коридору, спотыкается, падает.

Очень страшно потерять сознание – а вдруг Пабло все неправильно поймет и уйдет.

Но перед глазами кружатся в стремительном танце комод и вешалка, а потом свет меркнет.

– Долорес, так нельзя. У тебя дверь открыта. Когда ты ела в последний раз? Хорошо, что я заехал. Как чувствовал, что с тобой что-то неладное. Вот, попей…

Сначала появляется голос Марселя.

Шофер Пабло – славный малый, разговорчивый и душевный. Поболтать с ним – всегда одно удовольствие.

Сначала из тумана забытья возникает его голос, потом собственные зубы вдруг клацают о край стакана.