Книга Сын счастья - Хербьерг Вассму
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вениамину до сих пор снятся кошмары, — коротко объяснил Андерс.
Дина вся напряглась, она сидела с каменным лицом, не притрагиваясь к еде.
— Каждую ночь? — спросила Дагни.
— Да, особенно в последнее время, — ответил Андерс.
— Это уже никуда не годится… Почему он у вас вырос таким неженкой? — спросил ленсман и потянулся за второй порцией рыбы.
— Это все тот случай с русским, — тихо ответил Андерс и передал ленсману блюдо с рыбой.
Палтус пах уксусом и лавровым листом. Белый, плотный, усеянный по краям бусинками и прожилками жира.
— Но ведь прошло уже столько времени. — Ленсман положил себе большой кусок.
— Это произошло у него на глазах. Такое зрелище могло подействовать и на взрослого, — сказал Андерс.
— Но тогда, как только это случилось, он выглядел совершенно здоровым, — заметила Дагни — ей очень хотелось сохранить за столом мир.
Ленсман, продолжая жевать, долго смотрел на нее. Потом кивнул и многозначительно изрек:
— Чем меньше с детьми носятся, тем лучше.
— Как со мной, например? — спросила Дина.
— Ну-ну… — забормотал ленсман.
Андерс и Дагни заговорили одновременно, их слова столкнулись в воздухе.
— Что ты понимаешь? Ты видел, как упал русский? — продолжала Дина.
— Ну-ну… — добродушно повторил ленсман.
— Или как обварилась Ертрюд? — прошептала Дина. Ленсман Холм вдруг побледнел и схватился за сердце.
— Дина, пожалуйста, не затевай ссору, — попросила Дагни, приподнявшись со стула. Ее нож упал на пол. Серебряная ручка еще долго звенела.
— Или, может, ты видел, как Иаков упал с обрыва? — холодно продолжала Дина. Она сплела пальцы над тарелкой и пристально смотрела в закрытые глаза ленсмана.
— Дина… — попросил Андерс.
— И как повесился Нильс? — От Дины веяло ледяным холодом. — Если бы ты все это видел, возможно, даже у тебя после этого началась бы бессонница. Так что лучше молчи!
Она спокойно отодвинула стул, сложила салфетку и положила ее рядом с нетронутой тарелкой. Потом кивнула каждому в отдельности и вышла из столовой.
Андерс высидел до конца. Но после обеда сослался на усталость, пожелал всем доброй ночи и ушел спать. Наверху, перед тем как войти в спальню, он постоял, собираясь с духом.
Дина раздевалась за ширмой. Андерс подошел к ширме и долго смотрел на Динину голову, пока она не подняла на него глаза.
— Я не могу выносить эту вечную войну между тобой и твоим отцом, — без обиняков начал он.
— И что ты намерен делать?
— Буду куда-нибудь уезжать, пока они гостят у нас. Если ты не позаботишься, чтобы за обеденным столом царил мир, — ответил он и снял сюртук вместе с рубашкой.
Дина молча повесила блузку на ширму. В неярком свете он видел только ее руки и голову. За окном шел снег. Андерс задернул занавески и разделся.
Высказав все, что у него было на душе, он сразу успокоился. Но Дина не унималась. И в конце концов Андерс не выдержал.
— Теперь другое, и самое главное: нельзя отправлять Вениамина в Тромсё, пока он в таком состоянии. Ведь он совершенно не спит! — сказал он.
— Там ему придется думать о другом, и он забудет о том, что мучило его здесь, — возразила Дина.
— Ты к нему слишком сурова. — Андерс заметил, что начинает сердиться.
— А что, по-твоему, мне делать?
— Оставить его дома, пока все не уляжется.
— А если это так и не уляжется?
Андерс смотрел на ее спину, она расчесывала волосы щеткой. Как обычно, когда он незаметно для Дины наблюдал за ней, лицо у него было беспомощное.
— А если все так и останется? Навсегда? Значит, ему всю жизнь жить здесь, в Рейнснесе, со своими кошмарами?
— Ты пробовала поговорить с ним? Что его мучит?
— Я знаю, что его мучит, — устало сказала Дина и вышла из-за ширмы.
— Понимаю, это смерть русского. Но надо объяснить Вениамину, что его вины в этом нет.
Дина быстро обернулась к Андерсу и посмотрела ему прямо в глаза:
— Никто и не говорит о вине!
— Я знаю. Но он-то это понимает? Мы могли бы помочь… — Андерс помолчал, потом медленно произнес:
— Впрочем, может, ты не совсем подходишь для такого разговора.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты ведь тоже была там. Вы с Вениамином вместе нашли русского. Поэтому лучше, чтобы с ним поговорил кто-нибудь другой.
— Кто же, по-твоему? Пастор? — презрительно спросила Дина.
— Зачем пастор? Я!
Дина смерила его взглядом и положила щетку для волос на место.
— Не слишком ли ты высокого мнения о себе, Андерс?
Он почувствовал ее сарказм:
— А ты какого обо мне мнения? Разве не высокого? — По его лицу скользнуло подобие улыбки.
— Конечно высокого. С твоей стороны очень великодушно предложить свою помощь, — с отсутствующим видом сказала она.
Уже лежа в постели Дина проговорила, глядя в пространство:
— Это не тебя, а меня не должно быть в Рейнснесе.
— Любопытно. Значит, твои родственники будут приезжать в гости ко мне одному?
— Возможно, так и будет.
— Что ты имеешь в виду?
— Я думаю, мне придется уехать.
В комнате не осталось ничего, кроме тишины.
— Дина, опять? Но почему? — прошептал он наконец.
— Уеду куда-нибудь, где смогу учиться играть на виолончели.
— Играть на виолончели! О Господи!
Он слышал только ее дыхание. Очень холодное.
— Ты уже говорила об этом. — Он глубоко вздохнул. — Стало быть, опять все дело только в этом? Ты уже раскаиваешься, что вышла за меня замуж?
Она покачала головой и прижалась к нему.
— Что с тобой происходит? Неужели до сих пор в этом доме царит русский?
— Здесь нечем дышать.
— Помнишь, ты и на шхуне говорила то же самое. Потом захотела исправить это с моей помощью. Но теперь и я уже не помогаю!
— Я не виновата!
— Кто же тогда виноват?
Дина не ответила. Она лежала неподвижно, словно хотела показаться спящей. Андерс рассердился. Но он не любил показывать свой гнев.
— Ты все еще горюешь о нем? — спросил он наконец.