Книга Грешный - Шарлотта Физерстоун

— Развлечемся снова? — спросила она сиплым шепотом. — Вы такой огромный и твердый этим утром, просто необычайно! Будет очень жаль, если такой великолепный момент пропадет даром!

— Ты, распущенный, ничтожный… — Герцог опять запнулся, силясь подыскать нужные эпитеты, а танцовщица испуганно прижалась к Мэтью, заметив наконец–то, что они не одни.

— Вон из кровати, бесстыдная потаскуха! Вон, я тебе говорю, немедленно! — взревел герцог и бросил ей сорочку. — А ты, негодяй, совсем совесть потерял! Я не допущу, чтобы подобный разврат продолжался в доме, за который я плачу!

Иронически фыркнув, Мэтью перевернулся на спину и оперся о спинку кровати. Кажется, разглагольствовать о распущенности уже слишком поздно. Какой же болван, черт возьми, его папаша! У ее светлости, жены отца — леди, которую герцог возвел на пьедестал как образец совершенства, — морали было не больше, чем у гулящей уличной девки.

Мэтью поймал взгляд любовницы, и странная острая боль вдруг пронзила его грудь. Пытаясь не поддаваться накатившей тоске, граф взял мешочек с деньгами, лежавший на комоде, и бросил его танцовщице.

— Это — чтобы вернуться обратно в Сохо. И еще за ночь, — сказал Мэтью, давая партнерше понять, что их интрижка была всего лишь сделкой. Граф только купил ее тело — просто потому, что хотел удовлетворить свои желания, ничего большего он и не ждал.

С благодарным реверансом танцовщица прижала свою одежду к груди и удалилась из спальни в сопровождении камердинера.

— Ты больше не будешь водить проституток в этот дом. Я тебе запрещаю!

— Она не будет моей любовницей, если тебя волнует именно это. Мне любовницы и не нужны. Я никогда не укладываю женщину в постель больше одного раза. Все вокруг отлично знают, как скучно мне становится после первого же секса.

— У тебя совсем стыда не осталось, братец? «Братец». Мэтью заскрежетал зубами, из последних сил стараясь сохранить самообладание. Он не мог выносить, когда отец произносил это слово — насмешливо, с презрением, своим обычным, надменным и властным тоном. Ничто не действовало Мэтью на нервы так, как герцог, — особенно сейчас, когда он так страдал от жестокого похмелья.

— Почему ты молчишь? Отвечай, осталась у тебя хоть капля чести?

Равнодушно пожав плечами, Мэтью взъерошил волосы:

— Боюсь, ни одной, даже самой маленькой капельки.

— А теперь слушай меня! — взревел отец. — Ты потратил впустую почти год, путешествуя по Востоку, подбирая шлюх и напиваясь до беспамятства, но я намерен покончить с этим! Твое бегство в Константинополь прошлой весной стало последней каплей. Я достаточно долго потакал тебе в этом безрассудном поведении.

— «Потакал»? Вы, должно быть, шутите! Или наконец–то развили в себе чувство юмора, а, ваша светлость?

Лицо отца приобрело причудливый ярко–красный оттенок. Мэтью заметил, как руки герцога медленно сжались в кулаки. В глубине души непокорный сын ликовал, торжествуя, что удалось вывести из себя этого старого ублюдка.

— Это состояние и этот титул налагают на тебя определенные обязанности. Да, ты в долгу передо мной. Ты обязан мне всем, — принялся излагать отец с пугающим бессердечием. — Ты можешь думать все, что угодно, братец, и все–таки у тебя есть передо мной обязательства.

— Я и так уже обязан вам вот уже почти тридцать лет. «Будь хорошим мальчиком», — пробормотал Мэтью насмешливым тоном, умело подражая напыщенному папаше. — «Я требую уважения, в любом случае — ты обязан его выказывать. Пересмотри свое поведение, у тебя есть определенные обязанности, ты должен быть разумным, чтобы не запятнать свой титул». Я только должен, должен и должен — всю свою жизнь! Умоляю, скажите же мне, сколько стоит одна, самая успешная капля вашей сущности, герцог? Мне интересно это знать, потому что за эту драгоценную каплю я расплачиваюсь всей своей жизнью, и эта цена кажется мне немного завышенной.

— О, как умно! — снова прогремел отец. — Что ж, исходи ядом, остряк, раз у тебя не хватает мозгов на что–нибудь более интеллектуальное!

Этот упрек жалил в самое сердце. Но Мэтью пропустил привычную колкость отца мимо ушей, решив быть безжалостным и толстокожим.

— Я не по своей воле пришел в этот мир в качестве вашего наследника, герцог.

— А я не по своей воле получил такого сына. Но что случилось, то случилось. Ты — мой наследник и будешь вести себя надлежащим образом.

— А разве я уже так себя не веду? Мне кажется, я превосходно справляюсь с этой ролью. В конце концов, разве это не обязанность наследника — отдаваясь лени, сидеть без дела с внушительной суммой в кармане и проводить дни напролет в поисках развлечений? Я–то думал, что трачу ваши деньги и предаюсь порокам с похвальным рвением!

Подчеркнуто не реагируя на гневное выражение пунцового лица папаши, Мэтью продолжал:

— Кажется, мы оба вносим свою лепту в выполнение обязанностей, которые налагают на нас эти столь нежеланные отношения. Я играю свою роль, вы тоже прекрасно знаете, что должны делать. Разве я не прав, ваша светлость, когда говорю о том, что ваша обязанность стоящего одной ногой в могиле герцога — это сохранить и приумножить состояние, а потом спешно покинуть этот бренный мир, оставив все мне?

— Позволь мне заверить тебя, братец, что я пока не готов испустить последний вздох. Так что все твои надежды и пылкие молитвы свелись к нулю.

— Как же это удручает — осознавать, что великий Создатель не слышит моих пылких молитв, возносимых перед сном!

Ноздри отца стали грозно раздуваться. Старый ублюдок был явно возмущен до глубины души, и Мэтью ощущал особое, извращенное удовольствие, наблюдая за его реакцией. Уоллингфорд сам пребывал в чудовищном настроении, а страдать, как говорится в старой поговорке, всегда лучше за компанию.

— На тот случай, если это ускользнуло от твоего внимания, смею напомнить: у меня есть семья, с которой я должен считаться — кстати, и ты тоже, это и твоя семья.

— Моя семья? — переспросил Мэтью, всем своим видом показывая, что разговор ему наскучил. — Не помню никакую семью.

— Ей–богу, у тебя ведь мать и три сестры!

— Поправочка: у меня есть мачеха, которая всего на семь лет старше меня. Женщина, которая была девочкой, когда вы женились на ней, тут же после окончания траура по своей жене — моей матери. А потом вы обременили меня рождением трех сводных сестер.

— К моменту нашей свадьбы она уже достигла брачного возраста, черт тебя возьми!

— Ей было всего восемнадцать, а вам — тридцать пять! — быстро парировал Мэтью. — Она ловко окрутила вас, ублажив в постели! А вы превосходно сыграли роль охваченного страстью болвана!

— Тебе, братец, следует относиться к моей жене с уважением, которого она заслуживает.

— С какой это стати? Вы никогда не относились к моей матери так, как она того заслуживала. Моя мать в лепешку разбивалась, чтобы сделать вас счастливым, и все же вы пренебрегали ею, словно она была лишь тенью на стене.