Книга Берег Стикса - Максим Далин

Иногда на улице ей казалось, что ночной ветер пахнет Принцевой кровью. Но всегда только казалось. Мир был — помойка. Отовсюду воняло гнильём, тухлые лужи растекались под ногами, загаженные дороги сочились весенним гноем — и Милка дышала отравленным воздухом, не понимая, что это её собственный запах…

Милка бросила обгрызенную бомжихину ляжку и встала. Пропитанная ядом мертвечина только раздразнила её голод и злобу. Всё внутри болело ломающей нудной болью — и кости, и набитый, тяжёлый, но несытый желудок. Мутило — и впору было вывернуть из себя ошмётки мяса и выпитую кровь, но жалко было, жалко! Где возьмёшь другое?

Милка в сердцах, торопясь, дёргая, швыряя, распихала куски бомжихи по полиэтиленовым пакетам, кучей засунула их в холодильник. Голову с закаченными глазами, с пегими клоками сальных волос в кровавых ошмётках и кишки с омерзением сгребла в мешок для мусора. Намочила половую тряпку и ногой развезла кровавую жижу по грязному полу.

Надо же привести квартиру в порядок.

Потом Милка с проклятиями натянула пальто, обмотала голову платком и влезла в ботинки. Надо идти к мусорным бакам — не в мусоропровод же выкидывать эту заразу! Вот так каждый раз — поганая домашняя работа! Никак не избавишься от грязи раз навсегда — всё время накапливается и накапливается. Глаза бы не глядели!

Милка выключила мёртвый пыльный светильник, не взглянув в ослепшее зеркало, тщательно заперла дверь и вышла на улицу.

Моросил дождь. Мир расквасился и размок. Под ногами хлюпала вода, идти было тяжело и мерзко — дико мерзко и тяжело делать каждый следующий шаг. Двигаться всегда было противно, но сейчас двигаться было противно вдвойне. Бросить бы всё это дерьмо прямо здесь и пойти домой — лежать, смотреть телевизор…

Опасно.

Милка привычно прошла несколько дворов — страх заставлял её относить окровавленные объедки подальше от собственного логова. В этот раз она выбрала помойку около пижонского кирпичного дома, заселённого, судя по стеклопакетам и торчащим из окон «тарелкам» спутниковых антенн, «новыми русскими». Европейского вида чистенькие бачки на колёсиках стоят прямо у подъездов — подумаешь, какие мы… Бросила пакет в бачок прямо сверху, не стала закапывать в мусор — найдут так найдут, пусть этих богатых тварей в милицию затаскают, так и надо…

И тут в гнилом воздухе повеяло сладким холодом. Запах был так восхитителен, что Милка помимо воли облизнулась и сглотнула, а уж потом обернулась, совершенно отчётливо ожидая увидеть Принца.

Не увидела.

Высокая, холёная, бледная, жутко красивая девица стояла перед ней, меряя её странным напряжённым взглядом. Огромные глаза девицы окружала густая тень длиннущих ресниц, отчего глаза казались ещё больше и темнее; толстенная глянцево-чёрная коса, перекинутая через плечо, перевитая зелёной лентой, кончалась где-то ниже колен, обтянутых золотыми чулками; короткая куртка болотного цвета выглядела как-то по-военному, а туфли на безумных «шпильках» были как из полированного железа склёпаны.

И похоже всё это было на панночку из старого фильма «Вий», с Куравлёвым в главной роли, только переодетую по-современному — до того показалось Милке похоже, что она стала ждать, когда кровавая слеза выкатится на щёку у девицы из глаза.

Это было совершенно не страшно. Милка не боялась женщин. К тому же нож лежал в кармане её пальто.

А девица между тем совершенно не собиралась плакать кровью. Она с брезгливой гримасой протянула руку к Милкиному лицу, отдёрнула и, как показалось Милке, принюхалась к кончикам пальцев. Потом вытащила из кармана платок и начала их вытирать, не сводя с Милки глаз.

— Вам чего надо? — спросила Милка, совсем осмелев.

— Как звать тебя? — спросила девица в той манере, которая отличала одну Милкину знакомую хохлушку.

— А вам какое дело?

— Ты его знаешь, — сказала девица утвердительно.

Милка похолодела. Она как-то сразу поняла, о ком идёт речь. О Принце. Ничего себе…

— Кого это — «его»? Никого я не знаю. Дайте пройти.

Милка сделала шаг в сторону — и девица сделала шаг в сторону.

— Людмила, — сказала она медленно. — Ты его знаешь, Людмила. Ты знаешь его близко. Где он сейчас?

— Да не знаю я никого, чего ты ко мне пристала! — взвизгнула Милка, поражённая тем, что девица угадала её имя. — Отвяжись от меня!

— Портрет, — сказала девица дрогнувшим голосом. — Ты нашла портрет, да?

И Милка вдруг услышала в тоне девицы муку кромешную, смертную, неизбывную — совсем как её собственная тоска по Принцу и по его любви. И поняла, что у девицы с Принцем что-то было, а прошло совершенно без всякой посторонней помощи. Без всяких колдунов и злых чар. Принц её просто бросил — и всё.

Ради Милки.

Эта мысль выпрямила ссутуленную Милкину спину.

— Да, нашла, — сказала Милка снисходительным тоном счастливой соперницы. — И дальше что?

— Где ж он?!

— Портрет? Знаешь, — Милку понесло восхитительное чувство злорадства и превосходства, — я рамку разломала, и он вышел. Ко мне. А портрет я выкинула. Он стал как тряпка.

— Где Стась?! — прошипела девица совершенно змеиным шипом.

— Не твоё дело! — с наслаждением бросила Милка. — Он мой. Он меня любит. И тебе там делать нечего.

Говоря это, Милка не сомневалась ни в едином слове. Он — её. Он её любит. Он вырвется из лап колдуна и вернётся. Говоря это и думая это, Милка вдруг почувствовала себя совершенно счастливой.

— Ты пила его кровь? — шёпотом, измученным злым выдохом спросила девица.

— Да, пила, — сказала Милка с вызовом. Она совершенно точно помнила, как это было. Она уже всё переписала и поставила в конце штамп «с подлинным верно». Никакой полиграф не уличил бы её во лжи. — Он мне сам дал. Он руку надрезал вот тут и дал мне выпить крови… Несколько раз. И поклялся, что мы всегда будем вместе. А ещё говорил, что ни одну женщину он не любил так, как меня.

По лицу девицы прошла судорога, и её верхняя губа вздёрнулась, обнажив кошачьи клыки.

— Ты врёшь! Ты всё врёшь! — но она поверила, поверила!

— Это правда! — выкрикнула Милка. — Ты знаешь, что это правда!

— Где он? Я хочу спросить у него!

— Он тебя видеть не хочет! Он никого не хочет видеть, кроме меня!

Девица выпрямилась.

— Вот как… — сказала она вдруг спокойно и задумчиво. — Стась не хочет меня видеть… И ты не хочешь мне помочь… Хорошо. Я сама его найду.

— Не найдёшь, — сказала Милка, истекая злорадством.

— Поглядим, — сказала девица, и её вишнёвые хохлацкие глаза вспыхнули тёмным кровавым огнём.

Это было последнее, что Милка видела. А последним, что она почувствовала, был невероятный, раздирающий, космический холод…