Книга Бывший муж - Ирина Шайлина

— Забери пожалуйста.

Я головой покачал — нет. Дашка тяжело села в постели, потянулась к тумбе. Взяла рамку в руки, покрутила. Малышка до жути похожа на Катьку. Может поэтому Яна рисонок разорвала пополам?

Я тоскливо посмотрел по сторонам — Даша здесь уже совсем обжилась. Она умела создавать уют, и видимо обладала талантом обрастать уютом даже не поднимаясь на ноги. На подоконнике горшок с цветком. Он цветет нежно-розовым. Несколько мягких игрушек. Даже небольшой ковер вопреки правилам больницам, наверное, подруги притащили. Я озадаченно подумал о том, что Даша создала здесь новую зону комфорта, которую покидать отчаянно боится.

— Даш, — решился я. — Я теперь реже буду приходить. Может, раз в неделю. Сама понимаешь, работа, Катя…

Я так или иначе приходил в больницу каждый день, в онкологию. Но мне подумалось, что если я стану приходить реже, может это разозлит Дашу?

— Но…

Я поцеловал ее в лоб и вышел. Маршрут проторенный уже — из одного корпуса в другое. Нужно наверстать общение с Ильей, во время лечения он будет практически недоступен, находясь в стерильных условиях, а препараты уже подобрали.

Я любовался сыном. Смешно, но так и было. Узнавал его. Иногда с удивлением находил в нем что-то свое. Иногда — Яны. Но вообще этот мальчик был сам по себе. Он был не повторим — Мы с Яной создали нечто уникальное. И разве могло быть иначе?

И с каждой новой встречей он открывался мне сильнее. Позволял приблизиться к себе. Наверное, виной тому сама больница — Илья поневоле хватался за то, что считал своим. А я…я был его отцом. И больше всего боялся, что я не справлюсь. Я не мог позволить этому мальчику умереть.

— Пап, — спросил он. — А бояться это плохо?

Он уже перестал воспринимать происходящее, как приключение. Иногда мне казалось, что мое сердце просто со скрежетом поворачивается в груди, обрывая сосуды и выплескивая кровь. Только мысли, но резкая боль казалась реальной. И тогда я понимал, что вот это наверное и есть любовь. Любовь к своему ребенку. Беспощадная. Болезненнная. И я не мог представить, каково сейчас Яне.

— Это нормально, — ответил я. — Мне часто просто ужасно страшно. Конечно, я притворяюсь храбрым…

Вот сейчас мне страшно. Просто страшно любить нечто, такое маленькое и беззащитное. Хрупкое. Ненадежное.

— Только маме не говори, — попросил Илья. — Она все же девочка…

Я проглотил ком в горле и кивнул. А Илья вдруг рядом сел, совсем близко, и прислонился белобрысой макушкой к моему плечу. Мы редко друг друга касались, все же недостаточно еще знакомы. А сейчас сижу и дышу через раз. Вспомнилось, как в детстве села бабочка на руку. Вот сейчас так же — одно неловкое движение и спугнешь.

Илье уже сказали, что для него нашелся донор. Молодой, пока безымянный для нас юноша из далекой страны. С такой же группой крови. С подходящим генотипом. Почти идеальный донор. Я свято верил в нашего онколога, знал, что он поднимал почти безнадежных, и перевозить Илюшку не хотел, а парень был согласен на все, даже на приезд в дикую Россию. Еще бы — за такие деньги. Денег было не жаль.

Но… Всегда было но. В прошлый раз, когда я приносил Катюшку на свидание к матери, я переговорил с врачом и сдал анализы на совместимость. И она была почти стопроцентной. Если и существовал идеальный донор для Ильи, то рожать его было не нужно. Вот он, маленькая печальная, словно с картинки Яны девочка. Малышка, едва перевалившая за три килограмма. Тоже — хрустальная. Тоже моя.

Только одного лишь моего согласия будет мало. Нужно говорить с Дашей. А она от всего сознательно дистанцируется. Хотя может именно этот разговор вытолкнет ее из зоны комфорта?

— Уже вечер, — сказал я сыну. — Я пойду?

— Ты только приходи еще, — попросил он.

Я кивнул, снова затолкнув обратно рвущуюся наружу горечь. Все будет хорошо. Я это знал. Я свято в это верил. Вышел из больницы, темнеет уже, несмотря на то, что весна уже в самом разгаре. Апрель. Небо темное, хмурится тучами, висит низко, кажется, что упирается серым пузом в крыши высоток. Под стать моему настроению все.

Я не поехал домой. Я поехал к Яне. Каждый вечер одним и тем же маршрутом. Уже давно высчитал, какие именно окна ее. Светилось окно на кухне — значит дома. Вряд-ли готовит, по крайней мере раньше она это дело терпеть не могла. Может сидит и рисует, кабинета у Яны не было, значит на кухне. Волосы выбиваются из пучка, она заправляет их за уши, сдувает с лица, психует. Рисует. Я всегда любил смотреть, как она рисует, часами мог наблюдать — Яна просто отключалась от мира. А может она просто мерит шагами квартиру, не в силах найти успокоения.

Мы могли бы дать его друг другу. На время. Просто забыться друг в друге. Но… Долбаное время и миллионы ошибок между нами. Да, я приезжаю сюда каждый вечер. Сначала к Илье, потом сюда. Смотрю на окна, выглядываю, есть ли на парковке автомобиль того пижона — нет. Потом курю. Не поднимаюсь в квартиру, хотя от желания это сделать буквально сводит судорогой тело. И дело не только в сексе, хотя секс с Яной тоже особенным был. Выключающим мозг. Просто, хотелось прикоснуться. Смотреть, как рисует. Успокоить. Сказать, что все будет хорошо. Обнять.

На часы посмотрел — нужно принимать Катюшку у категоричной няни. Еще одна сигарета и поеду. Сигарета скурилась до обидного быстро.

— Днем хорошо спала, — отчитывается няня. — Я постирала и погладила все детское белье. Сейчас волнуется, наверное, ночь будет нелегкой.

И ушла, отсекая нас с маленькой Катей от своей жизни, оставляя нас в тишине квартиры, которая казалась пустой. Я сходил в душ, смывая с себя запах сигарет, я уже научился мыться за пять минут, с открытой дверью — вдруг заплачет.

— Ты чего волнуешься? — спросил у ребенка.

Она махнула маленьким кулачком — лампочку ей загородил. Сердится всеми своими тремя килограммами. Я подхватил ее на руки. Такая маленькая. Такая легкая. Если мы решимся использовать ее донором, нужно будет хоть немного подождать, чтобы набрала вес, она только начала это нормально делать. У таких маленьких могли не забирать костный мозг, нужные для донорства клетки вычленялись из переферийного кровопотока. Нужно поговорить с Дашей…

Я носил Катьку по квартире два часа. В ней проснулась жажда к рукам — просилась. Жадно, словно впрок. На руках умолкала, сопела, привычно искала взглядом лампочки. Положишь — плачет тихонько. Как сирота, что выворачивает душу наизнанку, в сотый раз за день.

Она такая легкая, моя дочка, но если носить ее долго, немеют руки. Спать Катя отказывалась словно принципиально. Но недавно я понял, что у нее есть еще одна слабость — автомобиль. В нем она засыпала, и сегодня я решил прибегнуть к проверенному уже методу. Торопливо одел ребенка, устроил в автокресле.

Ночь уже, дороги свободны. Поколесил по городу, дочка спит. Можно ехать обратно. Но я опять во дворе дома Яны. Окна светятся — теперь два. И вдруг решаюсь. Отстегиваю люльку, выхожу, с ребенком в руках, звоню в домофон.