Книга Не гореть! - Марина Светлая

К реальности их вернул приказ РТП о смене личного состава. Облегчения не наступило. Крыша все еще горела. Горело и в голове от напряжения. Жертвы. Из строя вышли два насоса. При разборе полетов достанется всем.

И неверие, что из этого ада они уходят, оставляя его другим, следующим, не давало сделать и вдоха.

Басаргин подошел к ПСА последним.

— Жор, все собрали? — спросил Каланчу.

— Так точно, — отозвался тот, приподняв шлем с потного, влажного лба. Потом глянул на посеревшее небо, из которого срывались унылые брызги, и мрачно выдал: — А как издевается. Дождь?

— Вертушки вызвали, — устало сказал Дэн и осмотрел всех, будто по головам пересчитал. Леха дремал, Каланча ворчал, Олька вжималась в угол. Басаргин кивнул. — Погнали, Юр.

Гнать сквозь утренние пробки по запруженным столичным улицам не получилось. Добравшись до базы, молча расходились от машины, зная, что до возвращения домой им всем — как до Луны. Разобраться с рукавами, осмотреть инструменты и машину, сдать смену.

Во дворе части его вдруг окликнула Надёжкина, приблизившись тогда, когда, и сама должна понимать, не до нее.

— Прости меня, пожалуйста, — выдала она срывающимся голосом.

— Балда, — с усмешкой проговорил Денис и неожиданно крепко ухватил ее за плечо. — Черт, Оль, не сейчас. Не бери в голову!

Дэна, помимо прочего, ожидали бумаги, обязательные к заполнению, и личный бонус — встреча с Пироговым. Полкан просто обожал выслушивать разбор действий в исполнении Басаргина. Исключительно единоличном. Садистки устраивая потом повторный, уже вместе с личным составом, принимавшем участие в тушении.

По дороге к начальству Денис наткнулся на Грищенко, все еще тусившего в части.

— Ты чего здесь?

— Мы с Юрцом уехать договорились, его жду, — отозвался Лёха и кивнул прямо по коридору: — К уродцу?

— Угу, — буркнул Дэн. — Олька ушла?

— Ждала, пока наши помоются, чтоб в душ забуриться, — заржал Грищенко.

— Не гореть, Леха!

Пирогов мурыжил долго: с чувством, толком, расстановкой. Кипела не только Басаргинская голова, он сам готов был взорваться в любую минуту, сдерживая себя из последних сил, которых действительно не осталось. Так что, даже оказавшись на свободе, не понял до конца собственного счастья. Наконец-то можно было ехать домой, если бы не одно «но». Он так и не знал, что с Олей. То ли давно свалила, то ли торчит где-то на базе.

И откровенно не понимал, что для нее лучше в ее состоянии. Не понимал, какого черта она оказалась рядом с погибшим. Сидела б в машине, как обещала! Денис вспомнил ее глаза — огромные, пустые, потерянные, словно она была не там, на бордюре, рядом с накрытым телом. И он хорош, позволил. Надо было выволочь ее хоть за шкирку, не пускать. Четвертый ранг — для нее как попасть в ад.

Дэн выругался в космос и, достав телефон, набрал Олю.

Она ответила почти сразу. Будто перед глазами промелькнуло: услышала звонок, всполошилась, нахмурилась, стала рыться в карманах своей слишком короткой для февраля куртки. А увидев, кто звонит, зависла всего на секунду — взгляд светлый, больной, почему-то удивленный — с тем, чтобы мазануть пальцем по экрану. Каждое действие, черт подери, как если б сам видел. Когда успел-то так ее изучить?

— Дэн, — услышал он Олин голос, безжизненный и какой-то далекий.

— Ты где?

— Я… еще на базе… ну, на улице. Я не ушла. А ты?

Не ушла. В дом, где одна, — не ушла. После всего, что видела ночью, — не ушла. Дэн рванул к раздевалке.

— Я сейчас выхожу. На сегодня наконец-то все. Подожди немного, домой поедем.

— Я и жду. В смысле, тебя жду, — последнее — совсем тихо.

Очень скоро оказавшись на улице, Денис увидел Олю.

Она стояла уже за КПП, пряча нос в шарфе. Длинный испуганный молодой жирафик. К тому же, кажется, изрядно замерзший. К концу месяца в начавшейся схватке зимы с весной зарядили сумасшедшие ветра и сырость вдохнуть не давала. Оля, похоже, в самом деле и не дышала. Или дышала лишь через раз. И на лице — не только следы переутомления или грусти. Она все еще была дезориентирована и вряд ли могла разобраться в собственном состоянии.

Едва Дэн очутился рядом, она сама потянулась к нему всем своим худеньким телом, казавшимся обманчиво хрупким даже в объемной зимней одежде, и вдруг сказала голосом, в котором по-прежнему жизни не было:

— Он сильно зверствовал?

— Нет, все нормально. Ты зачем мерзла? Идем!

— Не хотела тебя пропустить. А на КПП маячить — тоже не того…

— Надо было позвонить, — взяв Олю за руку, Денис довел ее до машины и усадил внутрь. Как и там, на пожаре, она не выдергивала ладонь, а смиренно шла рядом. Сел сам, включил на максимум печку и, пока грелся двигатель, рассматривал ее опустошенное, безжизненное лицо. Она была сжатой пружиной, чуть тронь — разожмется до предела, рассыпавшись на молекулы, не выдержав силы упругости.

Ехали в тишине — о чем можно было говорить? В эти минуты они словно понимали друг друга без слов. Так казалось Денису. Он смотрел на дорогу, стремясь поскорее добраться, ради них обоих. У Олиного дома остановил машину под самым забором, чтобы она не мешала проехать, и, наконец нарушив их тишину, спросил:

— У тебя диван запасной есть? Я обратно не доеду.

— Пойдем, — кивнула Оля. Ее подбородок дернулся. И теперь уже она вела его за руку. К калитке. По двору, уже такому знакомому. До крыльца.

А на крыльце, покуда она возилась с замком, он очень хорошо видел ее сосредоточенный профиль. И это тоже понятно. Бродя по пустым и темным, пугающим лабиринтам внутри себя, Оля пыталась занять собственные руки и собственные мысли чем угодно, только бы не думать и не говорить о том, что случилось.

— Пойдем, — повторила она, заводя его в прихожую. Последняя вспышка ее суетливости пришлась именно на это место. Она торопливо расшнуровывала ботинки, разматывала шарф. А потом спросила — как будто часть вибрирующей энергии выбросила из себя: — Ты же не обидишься, если я пока не дойду до кухни?

— На кухне диван? — развеселился Басаргин. Штатный семейный клоун.

— Нету у меня дивана.

— Придется в машине дрыхнуть. И ты отдыхай!

— Пойдем, — устало сказала она в третий раз и снова взяла его за руку.

Повела за собой. К себе. В маленькую комнатку, кровать в которой, надо сказать, занимала почти все пространство. Здесь Оля засыпала еще подростком с того дня, как Леонила Арсентьевна впервые забрала ее на «перевоспитание». Странно. У нее тут угол свой был, а у Ди — нет.

— Есть еще бабушкина, — хрипловато объяснила Оля, когда они оказались стоящими рядом на ее пороге. — Но я там ничего не меняю. Ты не против? Раздевайся, ложись.