Книга Письма с Прусской войны - Денис Сдвижков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Забавно, что почти зеркальная сцена разыгрывалась в это время с противоположной прусской стороны. Там уже знакомый нам кавалерист Фридрих Адольф фон Калькройт стоит на левом фланге, прикрывая пехоту.
Огонь до нас почти не доходил, кроме двух легких пушек, которые стояли у русских в лощине недалеко от нас, и из которых у нас уже было убито несколько человек. Я предложил группе пехотинцев, стоявшей рядом с нами, и бывшей почти без офицеров, отнять эти пушки; но изможденные усталостью и знойным днем, они проследовали за мной не далее как на 150 шагов[388].
«С обеих сторон, но особенно российской, войска состояли из небольших групп, некоторые из которых сражались даже без офицеров», — подтверждает очевидец баталии[389]. Бригадир Михаил Стоянов: «солдаты оборонялись почти собою», а когда затем пруссаки стали выстраивать новый фрунт, чтобы окончательно сбить русских с поля, «солдатство сами собою без генералитета и штап-офицеров выходили из леса и становились на месте баталии»[390]. Отсюда пошла «народная» версия событий, которая рисует «солдатскую битву», ведомую без офицеров за честь армии и державы на свой страх и риск:
Рассказы о «солдатской» битве распространялись, однако, не только в народе. Вот как рассказывал спустя полвека о Цорндорфе старик генерал-поручик Владимир Иванович Лопухин, сам при Заграничной армии не бывший:
Вино, не от своих маркитантов, рекою разливалось в [Обсервационном] корпусе; люди с кругу спились, плохо и слушались Пруссаки тут-то и расшевелились. Солдаты опомнились. Смотри, пожалуй, что затеял Федор Федорович! Выстроились стеною, в штыки ударили и за попойку разбили пруссаков на голову[394].
С одной стороны, инициативность командиров и самоорганизация российской армии с ее артельным устройством действительно не позволили превратить побоище в катастрофу. С другой — эпизод с повальным пьянством и потеря управляемости были настолько очевидны, что вопреки ущербу для репутации армии с подачи Фермора они нашли свое отражение даже в итоговом высочайшем манифесте, который по приказу командующего затем периодически зачитывали в ротах[395].
После Цорндорфа и годом ранее прошедшего по столь же хаотичному сценарию сражения при Гросс-Егерсдорфе стали очевидными не только сильные стороны, но и пробелы русской армии в том, что называлось Kriegsmanier (искусством войны), — и сделаны выводы. Не случайно через год, после победы русских при Пальциге, одержанной, наконец, по всем правилам регулярного военного искусства, тот же генерал Петр Панин хвалил в письме к брату Никите не просто факт победы, а именно «регулярство» баталии, «преудивительнейшее постоянство, терпение и послушание наших войск»[396].
Пока же к исходу Цорндорфского дня обе стороны были совершенно измотаны, боевые порядки разрушены, управление армиями фактически отсутствовало. Кавалерия пруссаков, занятая грабежами, измотанная предыдущими атаками и неспособная атаковать в болотистой местности, перестала быть боеспособной. Тут, для любителей альтернативной истории, проявились и преимущества изрезанной низменностями позиции, которых в первоначально выбранной местности могло бы не быть. «Лощина висельников» в центре русской позиции оба раза мешала наступательному порыву кавалерии Зейдлица. При второй атаке на русский левый фланг и Обсервационный корпус, обходя болотистую почву в этих лощинах, где лошади вязли, он был вынужден подставлять своих людей под шквальный огонь русской картечи. Страдавшие от жажды так же, как и люди, лошади были уже настолько загнаны, что атака была возможна лишь на умеренном аллюре — и все это резко увеличивало потери[397].
Последним разочарованием дня для Фридриха стал фактический саботаж его пехотой фронтальной атаки русских позиций по всему фронту, которой он надеялся к вечеру окончательно сбить неприятеля с поля боя. К этому моменту противники развернулись друг против друга на 90 градусов: русские стали за все той же болотистой лощиной Гальгенгрунд, пруссаки перед ней — там, где в начале баталии стоял русский левый фланг. Русские не только выстраивают, пусть и наспех, боевые порядки, но и активно, несмотря на потери, продолжает действовать артиллерия: «Неприятель, — пишет прусский корнет Арендт, — [снова] собрал свои кучи и горы заставил артилериею» (№ 111).
На сей раз не только «прусские» полки под командованием генерал-майора Карла Фридриха фон Рауттера бежали при первых залпах противника (Рауттер вскоре был отправлен взбешенным Фридрихом в отставку)[398], но и проверенные «силезские» батальоны Фридриха Вильгельма фон Форкада продвигались вперед с большим трудом. Сам Форкад тяжело ранен. По свидетельству короля, его пехоту привлекала все та же разбитая русская касса и офицерские экипажи в лощине в центре позиции, и «войска вместо того, чтобы идти вперед, довольствовались грабежом и поворачивали, как только они были нагружены добычей»[399]. В дневнике офицера из «силезских» батальонов этот эпизод описан так:
