Книга Выжившие - Ханна Джеймесон

У меня по рукам побежали мурашки. Я прикрыл рот рукой и смотрел на отца поверх нее.

– А когда он вылез весь, то выглядел как не то скелет, не то ящерица, что-то среднее между ними. Он прополз через комнату в угол и оглянулся. У него… нее… были огромные зубы, и он оскалил их на меня, а потом исчез.

Не могу сказать, чего я ожидал от него, но точно не такого уровня бреда. Передо мной сидел человек, который начинал каждый гребаный разговор в моей жизни словами: «И чем докажешь?» Он был атеистом до мозга костей. Из тех, кто говорит своим детям, что после смерти мы разлагаемся в пыль и почву и что нет ни Бога, ни пасхального кролика, ни Деда Мороза.

И вот мой отец, атеист Гарольд Адлер, сказал:

– И тогда я понял, что Бог есть. Должен быть. Меня омывало глубочайшее умиротворение, нахлынувший покой. Я просто… осознал. Тревоги, сомнения, боль, зло – все исчезло вместе с тем демоном. Мне не хватает слов, чтобы описать мое состояние точнее. Умиротворение и осознание.

Затем мы оба довольно долго молчали. Я понятия не имел, что делать или говорить. Я не верил в Бога, и в этом полностью была заслуга воспитавшего меня отца.

– Осознание, – повторил я, потому что мне было всего лишь тринадцать, и в тот момент больше всего на свете я хотел, чтобы этот эгоистичный ублюдок подсказал, что говорят в таких случаях.

– Для меня важно рассказать тебе об этом, – произнес он, склонив голову.

– Я тебя услышал. – Я кивнул, будто понял. – Ты обрел Бога. Отлично.

– И ты об этом вот так спокойно говоришь?

В ту минуту я ненавидел его больше, чем когда-либо прежде или с тех пор. Я не любил его даже больше, чем маму. Они оба предали меня, но я никак не ожидал услышать от него такую чепуху. Этот чувак, влюбленный в математику, формулы, науку, не смог просто трахнуть двадцатилетнюю телку, или купить глупую машину, или напиться до потери пульса, как все остальные. Нет! Ему надо было обрести Бога. Из всех доступных способов взбунтоваться он выбрал самый оскорбительный.

«Ты мудак», – думал я, потому что это было второе самое плохое слово, которое я знал, но назови я его самым плохим словом, даже в уме, я бы чувствовал себя слишком виноватым.

– А ты не хочешь… ни о чем спросить меня?

Впервые в жизни мне захотелось ударить его. Я не был жестоким и ничего подобного не делал. Да, я бывал зол, но у меня никогда не возникало желания причинить физическую боль другому человеку.

– Нет, – солгал я.

Конечно, следовало бы спросить его, рассказывал ли он об этом моим сестрам. Им было восемь. Они вполне могли принять все за чистую монету. Мне следовало бы спросить, а не считает ли он, что это, очевидно, гребаный сонный паралич, или напомнить ему обо всех случаях, когда он не рассказывал нам на ночь страшные сказки о чудовищах, потому что чудовищ не существует, приходило ли ему в голову, что чувствуют его дети, выслушивая подобное откровение после того, как выросли с самой жесткой установкой отца на тотальный рационализм, который пробивал дыры в любой детской фантазии и болезненно изгонял объяснениями чудо из всего, что мы могли бы принять за волшебство. Да, мне следовало спросить, как ему удалось унизить нас всех еще больше. Разочаровать нас еще больше. Мне следовало спросить, а не приходило ли ему на ум, что, убив себя, он, наверное, сделал бы для семьи лучшее гребаное дело на этом гребаном жизненном этапе.

Но я ничего такого не сказал.

У меня полыхали щеки. Я взял ручку:

– Нет, все в порядке.

По крайней мере, у отца хватило такта выглядеть раздавленным, и в некотором смысле таким образом я получил компенсацию за то, что не смог ударить его.

– Ну, я… э… рад, что мы поговорили.

Я посмотрел на него, всем своим видом однозначно давая понять: «Нет».

Отец неловко поднялся со стула и направился к двери. Прежде чем пройти в гостиную, он остановился и произнес:

– Знаешь, я правда люблю тебя.

Я просто кивнул. Надеялся, что так удастся передать мое отвращение к гребаному неудачнику, каким он был как отец.

Как только Гарольд вышел из комнаты, я отнес свое сочинение наверх, встревоженный мыслью, что вечером снова увижу родителей. Пройдет несколько месяцев, и они оба разбегутся – это было видно даже из космоса. У меня не получалось припомнить, когда я ненавидел их обоих больше, чем тогда.

С тех пор я больше не видел своего отчима.

Я взял записку обратно к себе в комнату, и мама не пыталась остановить меня.

– Не пытайся меня найти.

Не знаю, почему только почти через десять лет я забрал свои вещи от матери. И не знаю, что в конце концов толкало меня предпринимать шаги, которые привели меня к работе в этом отеле. Время от времени я проверял вакансии. И даже видел, как люди устраивались на работу и уходили. Но мне потребовалось десять лет, чтобы совершить задуманное.

Когда я съезжал, мама ясно дала понять, что не надеется на мое возвращение. Я оставил ее оплакивать две потери вместо одной.

Ну, ладно, три потери, если считать Бога.

День шестьдесят второй

История Натана заставила меня задуматься, как мы все оказались в отеле. Не представляю, чтобы здесь кто-то обрел Бога, как это произошло с его отцом. Насколько я вижу, Его здесь нет, и это здорово бросается в глаза. Если бы в отеле был Бог и Он просто наблюдал бы со стороны, то, по-моему, именно сейчас Он был бы очень разочарован своим неудачным экспериментом.

Разумеется, всегда остается вероятность, что ради хорошей истории Натан мог и приврать. Но зачем ему? Я на секунду задумался о том, возможно ли, чтобы психическое заболевание было усвоенным в процессе обучения и таким образом унаследованным не от кровного родственника. Но я оставлю эти размышления при себе. Нет никаких доказательств, что Натан не в своем уме.

После спокойного утра я провел большую часть дня на крыше с Диланом и Натаном: мы пытались до конца срезать верх первого бака. Обвязанный веревкой вокруг пояса в импровизированной упряжи, Дилан балансировал на дальнем краю бака. Я забрался на верхнюю ступеньку лестницы, также с веревкой вокруг пояса, петля на свободном конце которой была наброшена на крюк, приваренный Диланом к стенке бака.

Никто не гарантировал, что крюк выдержит. Но другого способа проверить у нас не было.

Погода стояла безветренная и довольно теплая. Воздух казался тяжелым и плотным. Впервые за несколько недель я вспотел и сбросил куртку. Она упала прямо на голову Натану.

– Вот уж спасибо! – крикнул он.

Я взялся за ножовку обеими руками и дернул ее влево, вправо, потом снова влево.