Книга Государыня for real - Анна Пейчева

Новоиспеченный почтальон, подумав, отказался выполнить просьбу государыни.

— Что ж ты, голубчик, письмо от моего родного дедушки мне не отдашь? — растерялась Екатерина.

— Вам он, может, и дедушка, а почтовому ведомству — абонент! — сурово объявил Флоп, запоздало прибавив: — Ваше величество.

— Флопчик, дружочек, ну как же так? — Екатерина никак не ожидала подобной щепетильности от простого сисадмина.

— Абонент доверился Почте Российской империи! — провозгласил Флоп. — И Почта Российской империи не разочарует его. Уж простите, ваше величество, но постановления суда на прочтение чужого письма у вас нет.

— А вдруг письме про Генри? — взволновалась Екатерина. — Дедуля мог узнать что-нибудь. Его домик совсем рядом с шепсинскими киностудиями.

— Но зачем бы ему писать об этом морскому министру? — резонно возразил Иван.

— Так, ну всё, — из-за стола поднялась рассерженная мадам Столыпина, — да что ж такое делается-то, люди добрые! Ты как государыне смеешь отказывать! Ну сейчас я тебя отшлепаю, маленький негодник…

— Я буду жаловаться начальнику отделения! — пискнул Флоп и выскочил из столовой вместе с дедовым письмом, бубня себе под нос «ну и дела».

— Задержать его, ваше величество? — предложил Харитон.

— Ты что, Харитон, выдумал, — Екатерина замахала руками. — Зачем нам неприятности с полицией? И без дежурного городового у нас проблем полным-полно… Как в воду глядела, — пробормотала она через пару минут, распечатав адресованные ей конверты. Мадам Столыпина, убедившись, что от Семена ничего нет, величественно уплыла в сторону кухни бороться с грязной посудой, а Екатерина принялась за чтение.

Первое письмо было от начальника юридической службы ее родного Русско-Балтийского завода, на котором Екатерина столько лет трудилась оператором колл-центра, пока отец не передал ей престол. Юрисконсульт Русско-Балта ставил Екатерину в известность о том, что предприятие подает на нее в суд «из-за грубого нарушения корпоративных правил». В ходе служебного расследования выяснилось, писал юрист, что Екатерина передала конкуренту — Русскому автомобильному заводу Пузырева — секретную технологию аква-авиа-автомобиля, принадлежащую на правах собственности Русско-Балтийскому автомобильному заводу. Несмотря на то, что в связи с глобальным технологическим сбоем аква-авиа-автомобильная технология под рабочим названием «Фодиатор» потеряла свою ценность, Русско-Балт «не намерен оставлять корпоративное преступление без внимания» и будет отстаивать свое право на возмещение убытков в суде. Урон, нанесенный имиджу предприятия, юридический отдел завода оценил в сумму, равную стоимости всего Зимнего дворца.

— Что?! Да я никогда… Да как им не стыдно… Чтобы я, верный русско-балтовец во втором поколении, предала интересы родного завода…

Захлебываясь от несправедливой обиды, ужасаясь перспективе потери императорской резиденции, Екатерина принялась зачитывать письмо Ивану, как вдруг остановилась на полуслове. Она вспомнила. Она всё вспомнила. Как-то раз в колл-центр завода обратился клиент с никнеймом «Воздушный Шар». Он интересовался перспективами серийного выпуска летающих-плавающих автомобилей. Екатерина, желая угодить клиенту, слишком подробно рассказала ему про революционную пневматическую подвеску, придуманную ее папенькой для экспериментального «Фодиатора». И даже, помнится, приложила папенькин чертеж к электронному письму. Кто же знал, что под дурацким никнеймом скрывался конкурент Пузырев.

— Чтоб меня Нептун трезубцем проткнул, — прошептала Екатерина, уставившись в елкокапустный салат невидящим взглядом.

Иван только головой покачал, услышав подробности случившегося.

— И впрямь грубое нарушение, — со вздохом согласился он. — Не расстраивайся, найдем хорошего адвоката.

— А если потеряем Зимний? — с трудом сказала Екатерина.

— Тогда пусть у директора Русско-Балта голова болит, как этот дворец зимой топить, — Иван решительно забрал у нее неприятное письмо. — Давай следующее.

Однако следующее тоже никуда не годилось. Послание было с Байкала, от барона Бланка. Он сухо сообщал, что все государственные деятели благополучно добрались до «Сибирского Петербурга», как он называл Иркутск. Далее он настоятельно рекомендовал государыне не выходить из дворца «даже в случае пожара». По словам Бланка, по всей России «разгорается гнев народный». Причин было две. Во-первых, отключение электричества, в котором люди (все, кроме ученых) винили лично Екатерину. Во-вторых, новый закон, устанавливающий особый налог на содержание монарха в размере одной копейки в год с каждого гражданина империи. Теперь уже никто не помнил, что нововведение придумал Ангел Головастиков в недолгую бытность свою императором. Подданные возмущались, что мало того, что Екатерина лишила их необходимого комфорта, так еще и денег с них теперь требует, пусть смехотворных, но тут сам принцип важен! Если верить барону, лидеры подпольной оппозиции взывали: «Романовы будут купаться в деньгах, а мы — в грязных холодных лужах?» Не нужно было иметь особые способности, чтобы подсчитать, что государыня будет получать более ста шестидесяти тысяч рублей в месяц. Это при том, что, например, пенсия императора в отставке Николая Константиновича составляла двести тридцать рублей в месяц. «Я делаю все возможное, чтобы погасить пламя недовольства, но, боюсь, ваше величество, для этого не хватит и всех байкальских вод… Ради собственной безопасности, ради спасения собственной жизни, наконец, не покидайте крепкие стены Зимнего», — повторял он в последних строчках.

Зато третье письмо было теплым и славным. Его прислал отец. Папенька коротко описывал «вполне удовлетворительные» условия жизни в деревушке Сарме, где поселилась команда столичных инженеров под его руководством, докладывал о подготовке к строительству Сибирского Магнита и сообщал неожиданную новость.

— Вань, они встретили Алексея! — радостно изумилась Екатерина. — Нашего Алешку! Посреди леса, представляешь? С ним все в порядке, он прямо герой, добыл им какой-то удивительный корень, из которого они наварили кофе на всю компанию… Так, и Софья с ними, — Екатерина слегка помрачнела. — Я все же надеялась, что она не потащится в сибирскую глушь, а вернется в свою Испанию… Но нет, прилипла к ним, как вечный пластырь… Тоже мне жена и дочь декабриста, — пренебрежительно фыркнула государыня.

— Не имею чести быть знакомым с твоей сестрой, но если она хоть немного похожа на тебя, Николаю Константинычу и Алеше повезло оказаться в ее компании, — Иван, как всегда, старался снять напряжение. — Похоже, она так же предана любимому, как и ты, Катя.

Он взглянул на молодую императрицу, и она различила в синих глазах плохо скрытую тоску:

— Ты ведь тоже отправилась бы за Генри на край света?

— А? Ну да, ну да, — рассеянно ответила Екатерина. — Отправилась бы на край света, чтобы сказать ему, что он негодяй, каких свет не видывал.

В конце письма папенька наспех пририсовал смешного совенка — совсем как в детстве, когда старался ее утешить. «Держись, милая Кати, не теряй лица, — советовал он в постскриптуме, — как можно больше общайся с народом, разговаривай по душам с простыми людьми, знай их радости и горести. Вдохновляй и поддерживай, тогда тебе и самой будет легче. Будь смелее. Будь решительнее. В русских людях твоя сила, а их сила — в тебе».