Книга Дуэль - Эльмира Нетесова

Из раскрытого окна слышна песня подгулявшей шмары:

…А у нас в саду — цветет акация, всех счастливей здесь, конечно, я!

У меня сегодня — менструация, значит, не беременная я…

Леший сплюнул, поморщившись. Обматерил потаскуху по-мужичьи зло. Отвернулся. Услышал, как кто-то из стопорил, поймав на дороге старуху, вытряхивает у нее деньги.

— Куды бесстыжай лезешь? Аль годы мои не видишь? Отпусти, холера проклятая! Нет денег. Самой пенсии не хватает, — плакала бабка.

Но стопорила обшмонал ее всю. Словам не поверил, не найдя ничего, дал пинка… Не теряя времени, за угол шмыгнул, новую жертву сторожить.

Леший знал, блатарям Сезонки сколько ни дай, все мало будет. Все пропьют, проссут на первый же угол и забудут, за чей счет ночью бухали.

Через десяток минут уже собравшиеся в дорогу фартовые Лешего окружили пахана.

Им не стоило говорить заранее о предстоящем пути. Гастроли на материке были желанной мечтой каждого. «Так и законников в «малину» можно сфаловать. Особо тех, кто, вернувшись из ходок, с дальняков, без пахана и «малины» остался. Эти и за малый навар согласятся фартовать вместе. Только бы надежные попались», — думает Леший.

В вагоне на законников никто не обратил внимания. И, заняв два купе, фартовые думали теперь лишь об одном, как по-тихому, незаметно и без происшествий, уехать с Сахалина.

Но глубокой ночью к ним постучали:

— Проверка документов! Откройте! — услышали требовательный голос проводника.

Кинулись к окнам. Забиты наглухо. И как не додумались проверить при посадке. Забыли! Но поздно. Щелкнул ключ в двери. Проводник и двое пограничников стояли в проходе, удивляясь, чем испуганы пассажиры? Но законники быстро сумели взять себя в руки. И предъявили документы.

— А что, дочка, неспокойно нынче в дороге, с чего проверка средь ночи? — обратился к проводнице Леший, угостив пограничников папиросами: — Курите, сынки. Мой тоже, как и вы, подневольный. Небось и его, середь ночь, вздергивают, спать не дают…

Солдаты, бегло глянув в документы, вернули их:

— Воры, говорят, в Охе завелись. Могут попытаться уехать. Вот и проверяем. Вы уж извините за беспокойство, — взяли по две папиросы с разрешения и пошли дальше.

В Южно-Сахалинске, едва вагон остановился у перрона, милиция подошла. У фартовых кулаки сжались. Огляделись по сторонам. И, не дожидаясь начала проверки, выскочили через тамбурную дверь на пути. Там, ныряя под вагоны, проскочили на станцию. Залезли в первый же автобус, уходящий в Корсаков, и через считанные минуты снова были в пути.

Леший сидел на заднем сиденье у окна и, прикрыв глаза, прикинулся спящим. Но не до сна, не до покоя было ему.

«Пофартит ли слинять? Не накроют ли легавые? Тогда кранты! Сгребут всех разом. Подчистую. А уж после — в зоне, кенты сорвут свой кайф за провал с него — с Лешего. За все разом сквитаются. За все трамбовки, за каждую разборку… Коль взялся сам — сохрани «малину». От ментов, от зоны, от всякой собаки. Удержи на воле, коль признан паханом. А не сумел, не носить колгана. Сорвут, как фрайеру, свои — законники. И не помянут, кем был», — думает Леший, наблюдая исподтишка за пассажирами автобуса.

Оно, конечно, не впервой ему. Много раз сбегал на материк «по липе». Сходило с рук. То в гости к дочке, то к брату, то к матери, чего только не сочинял. Мотался по всем концам страны.

От Ленинграда до Ростова, потом — в Одессу, в Краснодар, Армавир, пока не попадался в руки милиции.

Конечно, сейчас поспешить пришлось. Убегать без оглядки. Подальше от Сахалина, пока милиция на хвост не села прочно. Ведь на Тунгоре законники Лешего даром не сидели. Тряхнули городок нефтяников. Магазин дочиста обобрали. Меха, золото, серебро. Ничего не оставили. Потом в Катангли повернули. Там сберкассу тряхнули. Потом месяц в Ногликах работали. Думали, охинская милиция успела забыть о них. Хотели провернуть побег из тюрьмы своим кентам. Но нарвались на усиленную охрану…

Мало того, Матроса чуть не загребли. Едва оторвался от мусоров.

«Кроншпиль, падла, паханом свалки заделался. Откололся вовсе, пропадлина, козел плешивый! Не то на ночь принять, в хазу не пустил. Паскуда! Выметайся, мол, на Сезонку! Ему, видите ли, западло перед мусорами светиться! Кентель высоко держит! Давно ль гнида с одного общака хавал? Все проорал. И память, и фартовую клятву, и душу законника… Кроме бздилогонства — ни хрена. С своего пердежа ссыт. Тоже — вор! Параша — не законник! Барахла зажмотился дать. Мол, накроют тебя и по барахлу усекут, с кем дело имел. На меня выйдут. Кому это по кайфу? Лажаться нынче не светит мне… Так и отмазался от фарта, старый пидор», — злится Леший. И вновь возвращается мыслями к Бурьяну, кентам, находящимся в тюрьме.

Пахан тут же понял, что фартовых не возят на допросы в милицию или прокуратуру. Все дознания проходят в следственном изоляторе города, куда никто не может сунуть нос. Ни один из посторонних.

Был один шанс. Слабый, призрачный. И Леший попытался. Поступился гордостью пахана и, не глядя на ссору, передал через шестерок Кроншпилю свою просьбу нарисоваться на Сезонке.

Тот пришел ночью. И, отыскав Лешего, спросил грубо:

— Что из-под меня хочешь? Завязал я с вами, отвали!

— Не кипиши! Дело имею. Без доли не оставлю, — зная жадность отколовшегося, предложил пахан.

— Если в дело, отвали! Ботал! Завязал!

— Какое дело? Кто тебя фалует? Тут, как два пальца! А отвалю долю — до гроба шиковать станешь…

— Ботай, — глянул Кроншпиль на Лешего, не очень поверив в обещанье.

— Ты из тюряги мусор берешь? Твоя хевра, шобла?

— Моя? Ты что? Звезданулся? Там — кузнечики пашут! Вояки! Салаги. Нам туда хода нет. Секи про то! Они там паханят. И к ним я ходу не имею.

— А башлями сфаловать их?

— На что? — прикинулся непонимающим Кроншпиль.

— Чтоб наших кентов из зоны сняли. Когда те на прогулку во двор нарисуются, пусть салаги отвернутся. А потом— побольше газу и к тебе на свалку. Тут уж дальше — наше дело, — предложил Леший.

— Иль ты кентель у шмары посеял? На прогулках охрана стремачит. Ни на шаг от законников. Их там до хрена. Муха не возникнет незасеченной. Невпротык затея. Погорят салаги и фартовые. Всех под «максима» уложат. До единого. Да и прогулки у них теперь не в общем дворе, а во внутреннем. Куда мусор не выбрасывают и машины не заезжают.

— Ты как пронюхал? — не поверил Леший.

— Чего проще? Салаги трехали, когда мусор выбрасывали на свалке, что видели, как во внутреннем дворе воры канали. Их на десяток минут выводят. И обратно в камеры. Выводят по трое. Охрана им меж собой ботать не дает. Чуть пасть открыл, пинком в клетку. И неделю без воздуха. Салаги после того даже смотреть в их сторону боялись.

— Но они — салаги! Ты — фартовый. Сообрази что-то, — попросил Леший.