Книга Язык цветов - Ванесса Диффенбах

Грант достал из кармана ключи и снял ключ от башни. Отдав его мне, спустился на первый этаж. Я пошла вслед за ним.

На кухне он достал из ящика фонарик и снял с крючка фланелевую куртку. Я открыла дверь, и он вышел на улицу, остановившись под навесом. За пределами крыльца дождь лил стеной.

– Спокойной ночи, – сказал он.

– А запасной ключ? – спросила я.

Грант вздохнул и покачал головой, но по-прежнему улыбался. Он наклонился, поднял ржавую лейку, наполовину наполнившуюся дождевой водой. Вылив воду через клювик, словно хотел полить и без того мокрый гравий, он достал со дна ключ.

– Наверняка проржавел так, что толку от него никакого. Но раз уж так хочешь, бери. – Он протянул мне ключ, и мои пальцы коснулись его рук и влажного металла.

– Спасибо, – ответила я. – Спокойной ночи.

Он стоял неподвижно. Я закрыла дверь и повернула ключ в замке.

Вдохнув пустоту башни, я поднялась по лестнице. На третьем этаже сняла одеяло с кровати Гранта, спустилась на кухню и легла, свернувшись калачиком, под столом для пикника. Если дверь откроется, я услышу.

Но всю ночь я слышала только дождь.

Наутро Грант постучал в дверь в половине десятого. Я еще спала под столом. Прошло двенадцать часов, тело онемело, и поднималась я с трудом. Проползла через всю комнату, потащив за собой одеяло. Добравшись до двери, облокотилась о твердое дерево, потерла глаза, скулы, затылок. Встав, отворила дверь.

Грант стоял во вчерашней одежде и выглядел лишь слегка бодрее, чем я себя чувствовала. Пошатываясь, он зашел в кухню и сел за стол.

Ливень кончился. Я выглянула в окно и увидела безоблачное небо. Под ним блестели цветы. Идеальный день для фотографирования.

– На рынок съездим? – спросил он. – По воскресеньям я торгую здесь, а не в городе. Хочешь поехать?

Я вспомнила, что в декабре овощей и фруктов мало. Апельсины, яблоки, брокколи и капуста. Но даже если бы сейчас была середина лета, я бы не захотела на фермерский рынок. Не хотелось встречаться с Элизабет.

– Не очень. Но мне нужна пленка.

– Тогда поехали. Можешь подождать в машине, пока я продам то, что осталось со вчерашнего дня. Потом сходим в аптеку.

Грант переоделся наверху, а я почистила зубы пастой и пальцем. Обрызгав водой лицо и волосы, спустилась и стала ждать в машине. Когда через несколько минут Грант вышел, он был гладко выбрит, одет в чистую серую кофту с капюшоном и лишь немного грязные джинсы. Выглядел он по-прежнему усталым и, закрывая дверь водонапорной башни, надел капюшон.

Дорогу местами затопило, и Грант ехал медленно; фургон качался из стороны в сторону, как лодка на глубине. Я закрыла глаза.

Менее чем через пять минут Грант остановился, и, открыв глаза, я увидела, что мы стоим на битком забитой парковке. Я вжалась в сиденье, а Грант вышел из машины. Натянув капюшон на лоб, принялся разгружать ведра. Я дремала до его возвращения, прислонившись лбом к запертой двери.

– Готова? – спросил он.

Я кивнула. Грант отвез меня в ближайший магазин – местную аптеку, где продавались лекарства и рыболовные снасти. Я целеустремленно направилась к фотолаборатории, положила пленки в конверте на прилавок и протолкнула их через окошко.

– За час управитесь? – спросила я скучающую продавщицу в голубом фартуке.

– Меньше, – ответила та. – У меня заказов уже несколько дней не было.

Я нырнула в ближайший отдел. В магазине была распродажа футболок: три за пять долларов. Я взяла верхние три из высокой кучи и положила их в корзинку вместе с пленками, зубной щеткой, дезодорантом и гелем для волос. Грант стоял у барной стойки и ел шоколадку, глядя, как я расхаживаю по магазину. Я высунулась из-за полок и, когда увидела, что в магазине никого нет, присоединилась к нему у стойки.

– Позавтракаем? – спросила я. Грант кивнул. Я взяла шоколадку и выела из нее все орехи, пока не осталась одна липкая карамельная полоска.

– Самое вкусное, – сказал Грант, кивая на карамельную сердцевину. Я отдала остатки шоколадки ему, и он съел их быстро, словно я могла передумать и отобрать. – Видимо, я нравлюсь тебе больше, чем кажется, – с улыбкой проговорил он.

Дверь открылась, и вошла пожилая пара, держась за руки. Женщина вся скрючилась, а у мужчины одна нога была парализована, и казалось, будто спутница его тащит. Старик посмотрел на меня и улыбнулся. Улыбка была как у юноши и выглядела не к месту на его покрытом пятнами лице.

– Грант! – Он подмигнул Гранту и кивнул в мою сторону. – Молодец, сынок, молодец.

– Спасибо, сэр, – ответил Грант, потупившись. Старик, прихрамывая, прошел мимо, но через несколько шагов остановился и шлепнул жену ниже пояса. Потом обернулся и снова подмигнул Гранту.

Грант взглянул сначала на меня, потом на старика и покачал головой.

– Друг матери, – сказал он, когда старики отошли достаточно далеко. – Небось вспоминает себя шестьдесят лет назад, глядя на нас.

Я закатила глаза, взяла еще одну шоколадку, пошла к окошку фотолаборатории и стала ждать. Чтобы мы с Грантом держались за руки через шестьдесят лет? Это уже из серии «очевидное – невероятное». Продавщица отдала мне первую пленку – ее напечатали, порезали и положили в прозрачный конверт. Я разложила фотографии на ярко-желтом прилавке. Первые десять были смазаны. Не белые расплывшиеся пятна, как в первый раз, но все же смазаны. А вот начиная с одиннадцатого кадра, становились резче, однако гордиться все равно было нечем. Продавщица продолжала отдавать мне по одной пленке, а я по очереди раскладывала снимки на прилавке, тщательно соблюдая порядок.

Грант стоял и обмахивался пустыми обертками от пяти шоколадок. Я подошла к нему и показала снимок. Шестнадцатый на восьмой пленке – безупречный белый бутон, четкий, яркий, естественно обрамленный контрастным темным фоном. Грант наклонился, точно хотел понюхать фотографию, и кивнул:

– Молодец.

– Пойдем, – сказала я, заплатила за покупки и пять шоколадок и направилась к выходу.

– А как же остальные? – спросил Грант, оглядываясь на море снимков, брошенных мною на прилавке.

– Мне нужен только этот, – ответила я, сжимая в пальцах одну фотографию.

8

Прислонившись спиной к толстому стволу лозы, я слушала, как Элизабет выжимает швабру над ведром. Было время моей утренней прогулки, но гулять не хотелось. Элизабет открыла в доме все окна, чтобы впустить первый теплый весенний ветерок, и со своего места в винограднике, из ближайшего к дому ряда, я слышала каждое ее движение.

Уже полгода я сидела дома с Элизабет и постепенно привыкла к ее представлению о домашнем обучении. Парты у меня не было. Не купила Элизабет и грифельной доски, учебников и карточек. Вместо этого она повесила на холодильник расписание: тонкий листок рисовой бумаги с заворачивающимися к центру краями, исписанный ее изящным почерком и державшийся на дверце с помощью круглых серебряных магнитов. Я должна была выполнять задания и виды работ, перечисленные на листке.