Книга Римские древности - Дионисий Галикарнасский

(II. 19), а не только в правильно понятой им открытости римского общества.

Акцент на «эллинстве» римлян может породить мнение об антиэтрускизме Дионисия[1472], подчеркивавшего греческое происхождение и воспитание этрусского царя Л. Тарквиния (Ириска), что, конечно, было созвучно эпохе Августа. Однако этот негативный мотив является в «Римских древностях» все-таки побочным и еле слышимым. Главная мысль — генетическая греко-римская близость. Какими бы обстоятельствами она ни диктовалась, признание этого родства характеризует личную, субъективную позицию Дионисия, но мотив родства, единства происхождения греков и римлян имеет еще и объективное звучание. Здесь необходимо принять во внимание следующее. Численность эллинского элемента в населении древнейшей Италии Дионисий, безусловно, преувеличивает. Преобладали в нем не греки, а различные индоевропейские племена, в первую очередь италики. Однако все они до рубежа III и II тысячелетий до н.э. имели единую прародину[1473], которая локализуется учеными в разных районах Малой Азии. Оттуда огромный массив племен постепенно перемещался на громадное пространство от Придунавья вплоть до южнорусских степей (так называемый очаг вторичной прародины). Из этого ареала и происходили на протяжении времени с конца III — начала II тысячелетия до н.э. перемещения на Балканский и Апеннинский полуострова и в островной мир Средиземноморья. В эту массу индоевропейцев входили разные типы греков (ахейцы, ионийцы, эолийцы, позднее — дорийцы), группы италиков (протолатины и сабиняне, сидицины и пр.), а также пеласги, иллирийцы, позже — кельты. В настоящее время к индоевропейцам все чаще причисляют лигуров и порой этрусков.

Надо заметить, что мнения об индоевропейском единстве, о месте первоначального обитания входящих в него племен и о наличии праевропейского языка утверждаются в науке усилиями лингвистов и археологов. Между тем воспоминания об этом дальнем родстве, о стране совместного проживания индоевропейских племен издавна ощущались в античных мифах. Чаще всего это выражалось в генеалогиях. Черезвычайно показательными в этом смысле являются представления древних об общем происхождении разных божеств, об их родственной близости между собой, а также с героями и даже людьми.

В легендах многих народов, включая и народы за пределами индоевропейской языковой семьи, в начале мироздания стоит обычно Хаос или, в варианте Гигина[1474], Мгла, порождающая все тот же Хаос, а затем — Небо и Земля[1475], которая считается праматерью всех и оказывается как бы олицетворением прародины.

Особенно подробно и вместе с тем в разных вариациях генеалогические связи божеств разработаны греками, которые изложили их в высокохудожественной форме. Примечательно, что в греческих мифах от Зевса происходят разноплеменные эпонимные герои — и Эллин, и Пеласг, и Дардан, в следующих же поколениях — Трой и Приам, т.е. троянцы, а также Ассарак, Капий, Анхис и Эней, т.е. иллирийцы, или фрако-иллирийцы, и вместе с тем прародители альбанских царей, от которых пошли римляне. Ко времени Дионисия эти генеалогические представления приобрели характер прочной традиции, известной любому римлянину и любому провинциалу.

Что же касается античной историографии, то наиболее многосторонним образом существование некоей индоевропейской прародины и праязыка с элементами индоевропейской пракультуры отражено именно Дионисием, причем весьма своеобразно. В самом деле, в придании всем племенам, обитавшим на Апеннинском полуострове, греческого происхождения Дионисий вольно или невольно, как уже сказано выше, ставит знак равенства между понятиями «греческий» и «балканский». Более того, он подменяет «балканское» «греческим». И это, кроме отмеченного ранее, можно объяснить еще и тем, что автор «Римских древностей», будучи ритором, человеком гуманитарно образованным, изучал латинский язык, интересовался происхождением слов[1476] и не мог не знать тезиса античных грамматиков, в том числе Филоксена (I в. до н.э.) о том, что латинский — это ответвление греческого. Дионисий, сделав любопытное замечание о том, что язык древних римлян носил смешанный характер (I. 90. 1), тем самым показал, что сумел уловить языковую близость древнейшего населения многих областей европейского Средиземноморья. Этому, вероятно, помогало его знакомство с ономастикой, точнее, с той словарной группой, которая находилась в общем обиходе разных народов и легко ими распознавалась и усваивалась.

Позволю себе представить это на примере имени второго царя. В латинских источниках, как известно, это — Numa, а у греков (Дионисия, Плутарха, Аппиана) — Νώμα.

Напомню, что некогда В. Шульце[1477], отмечая распространенность имени Нума в тосканской эпиграфике, сделал вывод о его этрусском происхождении. Я уже имела случай заметить, что наименования с корнем num были более широко распространены, чем только на территории Этрурии[1478]. Это река Нумик, в которой, по преданию, утонул Эней, значит, в области Лаций начала I тысячелетия до н.э.; затем — Нумитор, дед близнецов, Ромула и Рема, т.е. тоже Лаций VIII в. до н.э. Приведу имя еще некоего Нумазия, для которого изготовил знаменитую пренестинскую застежку Маний. Не вдаваясь в продолжающиеся споры[1479] о подлинности этого предмета, отмечу древность текста надписи, вытекающую из архаичности глагольной формы, представленной в ней, из самого имени, в котором не проявился еще ротацизм, что позволяет датировать надпись не ранее VI в. до н.э. К тому же находка обнаружена опять-таки в Лации. Замечу, что развитием формы Нумазий (Numasius) было Нумерий (Numerius).

Раннее упоминание этого имени связано со знаменитым эпизодом гибели 306 Фабиев при Кремере в 479 г. до н.э. (Дионисий. IX. 5; Ливий. II. 48; Овидий. Фасты. II. 195). Фабии — сабинский род, обитавший в Риме, значит, в Лации. Единственный оставшийся в живых отпрыск этого рода, согласно анонимному сочинению «De praenominibus» (О личных именах), женится на девушке из Малевента, дочери Нумерия. По взаимному согласию, первого сына от этого брака назвали по деду с материнской стороны, самниту, Нумерием. Значит, по меньшей мере в начале V в. до н.э. Нумерии жили в Риме и Самнии. Укажу еще на один ономастикой — это Нумиций. Так звали римского консула 469 г. до н.э.

Из сказанного ясно, что наименования с корнем num — издревле встречались кроме Этрурии, если даже продолжать считать ее зоной обитания неиндоевропепцев, в различных областях Италии, населенных индоевропейцами.

Однако вернемся к тому факту, что латинскому имени Numa в греческом соответствует Νώμα. По звучанию они очень близки. Разумеется, можно полагать, что здесь имело место прямое заимствование. Но даже если это так, надо иметь в виду, что заимствования подвержены определенным лингвистическим законам, в данном случае — соответствию О — Ü. Приведу наглядный пример. В свое время именно на основе этого закона доказывал В.И. Георгиев[1480] троянское происхождение этрусков. Напомню об этом в максимально упрощенном виде. Выдвигая этот вариант их малоазиатского происхождения, В.И. Георгиев исходил из того, что