Книга Русское - Эдвард Резерфорд

Только почему же мальчик хмурится? Неужели царь снова выдал какую-то глупость?

– Отречение состоялось? – поинтересовался Николай.

– Нет. Царь до сих пор не решается подписать его. Но подпишет, конечно. У него нет выбора. Даже генералитет – и тот предлагает ему уйти.

– Тогда что это? – указал Николай на листок бумаги.

Александр молча протянул его, и Николай прочел.

Это было короткое, из семи пунктов, обращение, адресованное Петроградскому военному гарнизону.

В нем предписывалось каждой роте избирать солдатские комитеты, которые снимали бы с офицеров контроль над всем вооружением и техникой. Упрощалось обращение к офицерам и отменялось отдание им чести в свободное от службы время. Комитетам надлежало также избрать представителей в Петроградский совет, который объявлял, что именно он, а не Временное правительство является теперь окончательным органом власти по всем военным вопросам.

Оно было подписано Комитетом Петроградского совета, датировано предыдущим днем. И обращение было озаглавлено просто и без каких-либо объяснений: Приказ № 1.

Николай недоверчиво уставился на него, а затем разразился смехом:

– Это абсурд! Петроградский совет – это всего лишь неофициальный рабочий орган. Он никем не избирается и не имеет никакой власти. Никто не обратит на него внимания.

– Увы. Я был в некоторых казармах. Все готовы ему подчиниться. Некоторые солдаты просто смеялись надо мной, потому что на мне офицерская форма.

– Но регулярные войска, наши солдаты на фронте…

– Приказ уже направляется к ним. Я уверен, большая часть войск исполнит его.

Николай молчал, как громом пораженный.

– Тогда кто здесь главный? – воскликнул он.

Александр пожал плечами:

– Бог его знает.

1917, июль

Борис Романов удовлетворенно хмыкнул, выходя с тенистой веранды в гостиную. Слышно было только тиканье часов в мраморном корпусе.

Он любил этот дом с его зелеными стенами, с маленькой белой галереей и прохладными комнатами. Каждый день после обеда он устраивался на веранде. Когда-то дом принадлежал Бобровым, потом Владимиру Суворину. А теперь, как бы там ни было, принадлежал ему. При этой мысли он мрачно улыбнулся. Революция – его революция – наконец-то пришла.

Последние несколько месяцев в Русском были странными. Известия об отречении царя и о новом Временном правительстве не торопились просачиваться в провинцию. Борис узнал об этом лишь десять дней спустя. Он встретил крестьянина из Рязанской губернии, который и через месяц все еще отказывался верить в такие новости.

Что там творится, в этом Петрограде? Временное правительство обещало создать Учредительное собрание. Хорошо. Теперь была полная свобода слова и собраний. Тоже неплохо. Но прежде всего падение царя должно означать следующее:

– Теперь, – сказал он своей семье, – мы получим землю.

Все это знали. Временное правительство обсуждало, как это сделать. Всю весну солдаты дезертировали с фронта и возвращались домой, чтобы не пропустить распределения земли. Двое из них появились в деревне Боброво.

Но ничего не произошло. Временное правительство, как и во всем остальном, действовало с точки зрения буквы закона – медленно и нерешительно.

И в конце апреля Романов сам привел деревенских жителей в поместье. Все было очень просто. Остановить их было некому. Когда он вошел в дом, там была только Арина.

– Ты по какому праву тут раскомандовался?

Он ухмыльнулся:

– По праву народа.

А когда она по глупости попыталась преградить ему дорогу, он со смехом оттолкнул ее в сторону.

– Это революция, – сказал он ей.

Ситуация была странной – как будто об этом месте все забыли. Формально поместье все еще принадлежало Владимиру Суворину, как и заводы в Русском. Но Суворин был в Москве. Арина продолжала жить в доме, как и ее сын Иван, который до поры до времени продолжал свою работу по дереву. Тем временем крестьяне срубили несколько деревьев перед домом Суворина и теперь на склоне холма пасли свой скот. И кто вообще мог что-то на это возразить? Так или иначе, это был вопрос времени – узаконить новых собственников.

Бориса Романова волновала только революция.

Для других, возможно, она могла означать нечто большее. В том же месяце июле в Петрограде была предпринята попытка свергнуть Временное правительство. Безумный план – вооруженное восстание – тех самых большевиков. Большевиков Борис знал. Это были такие же прощелыги, как тот рыжий Попов. Их в последнее время становилось все больше – с лозунгом «Вся власть Советам» и с кричащими передовицами в газете «Правда». Но их раздавили. Один из их главарей, Троцкий, сидел в тюрьме. Другой, Ленин, по слухам, бежал за границу.

– И будем надеяться, что других нету, – сказал Борис.

Теперь во главе правительства стоял новый человек, социалист, по фамилии Керенский. Для наведения порядка он вызвал генерала Корнилова. Возможно, это ускорит созыв Учредительного собрания и легализацию распределения земли.

Борис медленно поднимался по лестнице. Вот уже три месяца, как он с интересом изучал дом и его содержимое. Конечно, какие-то книги и картины показались ему странными. Рояль, однако, вызывал у него восхищение. Один из его сыновей даже сыграл на нем пальцем какую-то песенку.

Только сегодня ему пришло в голову, что одну часть дома он еще не исследовал. И он отправился на чердак.

Однако, к своему разочарованию, он обнаружил, что Суворин чердаком не занимался. Длинное низкое помещение под крышей было почти пусто, половицы голые. Только в самом конце, под маленьким круглым окошком, он заметил несколько пыльных старых коробок.

Не спеша и без особого интереса он открыл их и скорчил гримасу. Разные бумаги. Старые письма, счета и прочая бобровская чепуха. Он пожал плечами и уже собирался отвернуться, когда заметил один край листка, слегка торчавший наружу. «Пожар в Русском», – прочел он заголовок на этом листке. Он нахмурился и вытащил его – в него был вложен еще один лист бумаги. Похоже, это было что-то вроде письма.

И стояла подпись: Петр Суворин.

1917, 2 ноября

Был час ночи, и они были одни.

Накануне вечером, когда московский Кремль еще держался, на улицах шли бои, но теперь в городе было тихо. В Петрограде и Москве Ленин и его большевики захватили власть.

Или нет?

Попов улыбнулся госпоже Сувориной, и, несмотря на все что было, она улыбнулась ему в ответ. Она подумала, что ее революционер словно помолодел.

– Так расскажи мне, – попросила она, – что на самом деле произошло?

И он рассмеялся.

Октябрьская революция, потрясшая весь мир, строго говоря, таковой не являлась. Это был переворот, совершенный партией меньшинства, о котором большинство населения даже не знало.