Книга Дети из камеры хранения - Рю Мураками

ситуаций, но и тогда следует разве что пригрозить оружием". Тацуо не знал иероглифа «пригрозить», и сделал вывод, что в человека разрешается стрелять, когда ситуация становится «экстремальной». Каждый день он молился, чтобы экстремальная ситуация наконец-то наступила. Увы, на крохотный городок в горах вряд ли могли напасть повстанцы народности моро, американские индейцы или отряды фашистов. Мысль о том, чтобы выстрелить в человека, выкристаллизовалась в сознании Тацуо. «Все это потому, что я филиппинец, — думал он. — Не могу жить в горной глуши, где все засыпает снегом. — Когда он видел фотографии Себу, они казались ему невероятно красивыми. — Мой живот должно согревать жаркое солнце острова Себу, а вместо этого мне холодно, и все со звоном застывает, заполняется льдом. Форма льда напоминает мне пистолет».

Была зима, Тацуо исполнилось четырнадцать лет. В гостинице собралось полным-полно постояльцев, приехавших покататься на лыжах. На вечерних представлениях, как и всегда, выступали с акробатическими номерами Тацуо и Миэко. Какой-то пьяный парень, качаясь, забрался на сцену, схватил Миэко, которая в это время выполняла стойку на руках, и принялся стаскивать с нее трико. Конферансье и служащие гостиницы попытались стащить его со сцены, но он принялся крутить вокруг себя стул и буянить. Несколько пьяных из его компании повскакивали с мест, стали бросать тарелки и переворачивать столы. Они кричали Миэко: «Раз ты филиппинка, танцуй голой!» Миэко смотрела на порванное трико и плакала от обиды. Управляющий гостиницы, стоявший рядом с Тацуо, пробормотал: «Да, экстремальная ситуация!» Тацуо переспросил его: «Что? Экстремальная?» «Разве и так не понятно», — удивился управляющий и побежал куда-то звонить. Тацуо обрадовался как безумный. Наконец-то «экстремальная ситуация»! Он побежал за пистолетом, вернулся в гостиницу и с криком «Руки вверх!» вбежал в ресторан. К этому моменту инцидент был уже исчерпан, и ресторан приводили в порядок. Мертвецки пьяный хулиган стоял перед полицейским, почесывал затылок и пил воду. Однако Тацуо не сумел унять свое возбуждение и нажал на спусковой крючок. Раздались три выстрела. Одна пуля задела плечо уборщицы, подбиравшей на полу осколки. После того как Тацуо прошел психиатрическую экспертизу, его отправили в детскую больницу. Через два месяца при помощи Миэко он убежал оттуда и отправился в Токио, где стал работать на заводе. Все окружающие его предметы напоминали ему оружие, он взялся за изготовление пистолетов. Он собрал четыре однозарядных ствола и решил продать три из них, чтобы купить боевые патроны. Когда он принес пистолеты в магазин, его арестовали. Три года скитался Тацуо по психиатрическим больницам и исправительным заведениям для несовершеннолетних. Миэко рассказала, что его родители вернулись на Филиппины. Одна только Миэко приходила его проведать. Выйдя из исправительного учреждения, Тацуо остро почувствовал, что пора последовать советам Миэко и начать нормальную жизнь. Но он никак не мог забыть оружие и потому задумал поступить в силы самообороны. Когда он явился с этим в районный совет, над ним посмеялись. Впервые они встретили такого малолетнего идиота, который, не сумев закончить школу средней ступени, пришел сдавать экзамены в силы самообороны. Тацуо снимал угол в Токио вместе с Миэко. Миэко работала в кабаре, а потом вдруг исчезла. Он расспрашивал ее подруг из кабаре, и те сказали, что теперь она выступает с акробатическими номерами на рынке Ядовитого острова. В поисках Миэко Тацуо пробрался на Ядовитый остров, и теперь в помещении бывшего заводика собирал оружие и продавал его местным хулиганам, на это и жил. Потом подружился с гомосексуалистом, который жил на втором этаже заводика и очень красиво пел, и они поселились вместе.

— Это и был Хаси. Да, да, Хаси, — закончил свой рассказ Тацуо, смазывая щеку Кику мазью.

Рана от колючей проволоки затянулась за четыре дня. Тацуо был веселым малым, его оптимизм даже утомлял. Все то время, что Хаси не было дома, он болтал без умолку: о Хаси, об истории оружия и его видах, о людях, живших по соседству. Каждый вечер Хаси делал макияж и уходил на рынок. Наутро, а иногда и через день он возвращался. Тацуо говорил, что он берет уроки пения. Днем Хаси почти всегда спал. Просыпался вечером, когда солнце уже заходило. Готовил еду для Кику и Тацуо. Жители Ядовитого острова, видимо, воровали электричество откуда-то извне. С тех пор как Кику поселился с ними, Хаси почти ежедневно готовил омлет с рисом. Они ели омлет, завернув в него рис, и болтали о тех временах, когда жили в приюте. Кику понимал, что Хаси продает себя на рынке, и вспомнил того типа с шишкой на шее, который тянул руки к его паху. Какая гадость! Ему не хотелось думать о том, чем занимается Хаси.

На четвертый вечер, когда Хаси начал краситься, Кику сказал:

— Я пойду с тобой, мне надо кое-что купить на рынке.

Тацуо пошел с ними, объяснив, что будет искать Миэко. Втроем они вышли из помещения заводика. По обе стороны узкой улочки выстроились дома с оцинкованными крышами, оставшиеся бетонные здания были замазаны красной краской. Хаси велел Кику не дотрагивался ни до стен, замазанных красной краской, ни до земли. Это места, зараженные ядом, от которого на лице появляются язвы. Крохотные, как на рождественских елках, лампочки висели под крышами, вокруг них вились насекомые. То тут, то там попадались пустыри, на которых играли дети. Они пинали пустые жестяные банки, танцевали в такт музыке, запускали воздушных змеев, ловили ящериц, возились с куклами, сжигали дохлых собак, стаскивали шины с разобранных на части автомобилей. С дороги повсюду был снят асфальт. В лужах плавала белая пена, от которой исходила кислая вонь. Красная земля приставала к подошвам ботинок. Все деревянные постройки были разрушены. «Из них построили маленькие сарайчики с оцинкованными крышами», — сказал Хаси. Здесь было несколько магазинов, в которых продавалась еда, одежда и алкоголь. Было влажно и жарко. Пот стекал ручьями, не успевая просыхать. Из окон, освещенных тусклыми цветными лампочками, доносились женские стоны и крики.

— Все, кто здесь живет, — сказал Хаси, — сумасшедшие. Если с тобой заговорят, ни в коем случае не отвечай.

На углу толпился народ. Все показывали на крышу двухэтажного дома на противоположной стороне. Мужчина с желтыми мутными глазами выкрикивал:

— Супермен, супермен!

На крыше второго этажа плакал маленький ребенок — он вот-вот мог упасть с края. Мужчина с желтыми глазами не унимался.

— Лети! Лети! — кричал он. — Если ты японский мальчишка, ты должен полететь!

Голый младенец не умел еще ни ходить, ни даже ползать. Женщины в ночном белье, наблюдавшие за происходящим, кричали на разные голоса.

— Солнце зашло, уже поздно принимать солнечные ванны, жаль, жаль!

Какая-то толстуха в черной комбинации высунулась из окна и громко запричитала:

— Это мой ребенок! Нужно поймать его москитной сеткой. Что уставились, это не представление! — прокричала она и закрыла окно.

— Вот дерьмо. Какая жалость! Видел синее пятно на попе младенца? Это священный знак, его обладатель должен спасти наш мир! Этот младенец может, словно розовый слон, взмахнуть ушами и полететь! Не веришь? Молодой еще!