Книга Проклятие семьи Пальмизано - Рафел Надал
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Синьоре Анджеле Конвертини
Палаццо Конвертини
Беллоротондо (Апулия)
Италия
5 февраля 1939 года,
Жирона (Испания)
Дорогая бабушка!
Уже немного осталось. Сегодня мы освободили Жирону, последний крупный испанский город перед французской границей. Республиканские бандиты и революционеры бегут наутек, едва сопротивляясь наступлению доблестной армии генерала Франко, вместе с которой сражаюсь и я в рядах Корпуса итальянских добровольцев. Вскоре мы увидим славную победу фашизма, которой восхитится вся Европа.
Часто думаю о всех вас. Мы вошли в Жирону, обходя городскую стену по дороге, идущей от капеллы Страстей Господних. Таким образом, мы прошли все этапы Крестного пути в обратном направлении и оказались в городе узких и крутых улиц, которые местами превращаются в почти вертикально вздымающиеся лестницы. В центре сохранились очень старые церкви, и хотя ни одна из них не сравнится красотой с нашими церквями в Лечче, Трани и Барлетте, вместе они производят впечатление. Кажется, что еще со времен Крестовых походов город замер в ожидании нас, освободителей. Выкинув отсюда последних красных, на окраине мы увидели капеллу в честь нашего святого Николая. Вокруг были навалены бревна и доски, а внутри мы обнаружили пилы!!!
Они оказались собственностью семьи, которая, как и мы, импортирует древесину, но недавно их имущество было реквизировано революционерами, и на складе (склад прямо в саду) почти ничего нет. Я решил остановиться у них в доме, почти таком же большом, как наш палаццо, но несколько более запущенном. Со мной Фабрицио, ротный врач. Солдаты, утомленные переходом из Барселоны, спят под навесами, некоторые закапываются в опилки, потому что очень холодно; говорят, сегодня ночью снова будут заморозки. Командир вместе с другими офицерами и поваром занял соседний дом, он прислал нам ужин. Мы разделили его с нашими добрыми хозяевами, которые никогда не ели спагетти в чесночно-перечном соусе. Не знаю, понравилось ли им наше блюдо, но ели они жадно, поскольку умирают тут от голода.
Вечером, когда мы окончательно освободили город, я прогулялся по улицам исторического квартала и увидел, что они завалены трупами детей – им от силы лет семнадцать-восемнадцать! Слышит ли меня сейчас Джованна? Скажите ей: вот чем занимаются революционеры! Отправляют детей на бойню, жгут церкви и отбирают фабрики у хозяев. А Витантонио? Если ты тоже здесь, знай, что я скучаю по тебе; если бы ты был с нами, то уже стал бы командиром.
Каждый день я молюсь за вас и за нашего дуче. Теперь нам предстоит переход в Фигерес, к северу отсюда. Говорят, меньше чем через месяц мы доберемся до границы с Францией, и тогда все окончится. Дай-то Бог.
Засим прощаюсь.
P. S. Сегодня утром, когда мы прощались с хозяевами, прибежал управляющий складом и сообщил, что с пил пропали резиновые ремни. Похоже, их украли солдаты, чтобы сделать себе новые подошвы на сапоги. Я приказал унтер-офицеру найти воров и вернуть ремни. Как помощник командира, я не могу допустить, чтобы простые солдаты обворовывали людей, которые почти ровня нам.
Нет, Джованны не было в палаццо и она не слышала инвектив Франко. Она тоже была в испанском аду, более чем в тысяче семистах километрах от Беллоротондо. Как раз когда ее двоюродный брат и итальянские добровольцы выходили из Жироны на север, следуя за франкистской дивизией «Наварра», она вместе с республиканцами в спешке отступала из Фигереса, отправляясь под бомбами фашистских мятежников в трудный путь к французской границе, и 6 февраля 1939 года между двоюродными братом и сестрой было всего сорок километров, но никогда еще они не были так далеки друг от друга. Джованна всегда презирала Франко, но теперь между ними легла пропасть. Он шел вперед вместе с фашистскими добровольцами – она отступала с остатками республиканской армии. Он был готов убивать, чтобы доказать свою мужественность, – она пошла бы на убийство только ради спасения чьей-либо жизни. Он все бы отдал, чтобы понравиться кузине, – она находила утешение лишь в ненависти к тем, кто затопил Европу кровью.
Лишенная душевного равновесия откровениями тети, Джованна холодно простилась с бабушкой и в спешке покинула Беллоротондо. За четыре дня она доехала на поезде из Италии до юга Франции; еще четыре дня понадобилось, чтобы пересечь границу и добраться до Барселоны. Всего две недели назад она встретилась с Сальваторе и группой бойцов, отказавшихся осенью выполнить приказ о выводе Интербригад. С тех пор они непрерывно отступали. Они шли той же дорогой, только в обратном направлении, на север, вместе с печальными вереницами замерзших, голодных мужчин и женщин, искавших спасения в Пиренеях. Они шли, механически переставляя ноги, колоннами, строй которых нарушали лишь налеты вражеской авиации.
– Maledetti sparvieri![36] – кричала Джованна, завидев в небе среди атакующих бомбардировщиков итальянские «Савойя-Маркетти 79»[37].
Беженцы тащили узлы с матрацами и кухонной утварью. Джованна шагала позади старухи с безумным взглядом, в руках у которой была пустая клетка: в порыве жалости она выпустила птиц на волю, когда поняла, что война проиграна. Эти несчастные оборванцы несли все, что у них оставалось, и надеялись с помощью этой рухляди начать новую жизнь.
Они отступали всего четырнадцать дней, но каждый день стоил года, а вместе они равнялись вечности. Прошлое казалось чем-то невозможным. Как быстро канула в небытие обычная жизнь! О чем думали в Европе в те три года, что испанцы убивали друг друга? Где были те, кто писал запрещенные книги, которые Джованна читала, обернув в цветную бумагу, чтобы бабушка не догадалась? Где были те студенты, что ходили на тайные собрания в университете? Где была она сама? Три недели назад она писала письма, сидя в палаццо, а теперь находилась в другом времени, в другом пространстве, у нее были другие заботы. Ее окружала крайняя жестокость. И она сама себя не узнавала.
Когда они встретились с Сальваторе, то оставляли Барселону, назавтра – Матаро́, далее – Аренч, Бланес, Тоссу, Жирону… Сейчас они бежали из Фигереса, и Джованна задавалась вопросом, скольким из них удастся добраться до границы. Она переходила из одной колонны в другую, перевязывая раны, помогая идти старикам, чьи силы были на исходе, пытаясь скрасить последние минуты умирающих. Однажды кто-то позвал ее: «Сестра!» Она сразу поняла, что обращаются к ней, и откликнулась как ни в чем не бывало. Так, незаметно для себя, она превратилась в доброго ангела этих отчаявшихся людей и стала сестрой милосердия.
