Книга Курганник - Николай Немытов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но Гермий только крепче сжал зубы, напрягая все свои силы. Он постепенно отступал к камням, таща за собой беснующегося Посейдона, выкрикивающего проклятия в адрес воительниц, которые с надменными лицами наблюдали его позор.
Чужие в доме
— Пусти! — заорал Виктор, взмахнув руками, пытаясь освободиться от захвата.
Перед глазами был белый потолок комнаты, но плечи еще чувствовали крепкую хватку Гермия. Ковалев быстро поднялся и сел, желая убедиться в собственной свободе. Голова слегка кружилась.
— Что за черт! — злым шепотом произнес Виктор, тщательно протирая глаза. — Что за черт!
Сила видения не отпускала его, мороча разум галлюцинациями. Вот шкаф превратился в валун, вот из стены вышла разъяренная гарпия с мечом в руке, морской прибой лизнул голые ступни. Ковалев вскочил, едва не столкнувшись со столом, — видения отхлынули.
— Черт! — Он растер лицо ладонями.
Виктор тяжело оперся о стол, отдышался. В этот раз головокружение было не столь сильным, но призраки сна не отпускали. Он готов был обнять круглый стол посреди комнаты, если бы хватило рук, вцепиться в него, словно утопающий в обломок корабля, чтобы не оторваться от реальности.
Ковалев отдышался, подождал, пока успокоится гулкий стук сердца, кое-как натянул штаны и подпоясался. Держась за стол, прошел на кухню, но остановился на полдороге. Дверь в соседнюю комнату слева была открыта — на глаза попался стеллаж, от пола до потолка заполненный книгами. Виктор зажмурился, потряс головой. Когда открыл глаза, книги остались на месте.
— Ни фига себе! — Он проковылял в комнату.
Размер библиотеки поразил — стеллаж закрывал всю стену комнаты. «Эвпатриды удачи», — прочел он первый попавшийся на глаза корешок. Рядом «Приключения одной теории» и автор — Тур Хейердал.
У окна слева рядом с дверью — письменный стол, заваленный книгами, вырезками из газет и журналов, тетрадями. Тут же стоял старенький кассетный магнитофон «Сони», стопка кассет и настольная лампа с самодельной подставкой, снятая с какого-то станка.
Виктор помнил магнитофон. Он сам привез его из Швеции другу Зоту, когда «Агатан» — спасательное судно Северного флота, на котором они служили, — вернулся из ремонта. Макара Зотова не зачислили в ремонтный экипаж, видимо, по идейным соображениям: прадед — казачий сотник и имел до революции магазин в Петербурге. Мало ли кто мог ждать старшего матроса Зотова за границей?
Комнату освещал солнечный свет, падающий из окна с восточной стороны. Под ним стояла двуспальная кровать, над которой висела иконка с Троицей. Виктор взял со стола первую попавшуюся тетрадь с синей обложкой, пролистал ее: схемы, карты на кальке, круг со звездным небом и записи от руки. Одна карта привлекла внимание Ковалева: на тонкой кальке черной пастой выведен контур Крыма, пересеченный четырьмя дугами и широкой полосой. «Линия разломов», — гласила надпись. На пересечении дуг и линии, тянущейся с севера на юг, Макар нарисовал звездочку и подписал: «Гостра Могила».
Ковалев хмыкнул, перевернул кальку:
«Судя по схеме, мы живем в точке пересечения подземных водоемов и линии разломов полуострова. Прекрасно! Теперь понятно, почему древние создали здесь целый погребальный комплекс с Рытым в центре. Археологам, которые возились в районе Гострой Могилы, было бы логично копать в Курганном, где есть три больших искусственных холма. Я долго думал над тем, почему их неумолимо тащило к Рытому в Шпареву балку. Объяснение только одно: интуитивно ученые чувствовали, что центр комплекса, его самая большая загадка, находится здесь.
Скорее всего, в Рытом похоронен вождь, а курганы вокруг — могилы родственников или соплеменников. Рытый не отличается величиной, зато в его недрах спрятан каменный купол с дромосом. Сильные дожди в апреле — мае хорошо промыли склон, и с восточной стороны кургана обнажилась кладка арки дромоса — тоннеля, ведущего к погребальной камере. Вряд ли кто найдет эти камни. Они под большим кустом серебристого лоха. А если и найдет… Ну и что? Нужно еще понять, что перед тобой.
Итак, под курганом Рытым расположена усыпальница царя. Иначе тут не возводили бы каменный дромос и не выкладывали камнем погребальную камеру. Похожие захоронения: Царская могила под Керчью и „Сокровищница Атрея“ в Микенах.
Кто же похоронен в кургане? Скифский царь? Не буду гадать. В августе все узнаю».
— Вот и август, — пробормотал Виктор, закрывая тетрадь. Теперь кое-что становилось понятным. Например, откуда Макар черпает знания, так поразившие Ковалева во время утренней беседы.
Виктор вышел на кухню, попил воды из эмалированной кружки с черным пятнышком скола. Будильник на старом буфете показывал половину десятого утра. В доме царили тишина и покой. Ковалев прикрыл глаза и прислушался. Ему стало хорошо, тревоги, навеянные сновидением, показались совершенно надуманными, нереальными, что, в сущности, так и было.
Он выглянул из окна в сад. Гуси плескались в жестяном корыте, махая крыльями, обтирая бока длинными шеями, перебирая перья оранжевыми клювами. Ковалева привлек женский смех. Он вытянул шею, чтобы увидеть происходящее. Лиза играла со щенком, пытаясь отобрать у верткого собачонка тряпку. Рафинад злился, урчал, мотал головой, радуясь веселой забаве.
Загорелое гибкое тело Лизы прикрывала полосатая тельняшка без рукавов — явно с Макарова плеча, старые джинсы подвернуты до колен, ступни измазаны в грязи. Видимо, девушка занималась огородом, когда неутомимый Рафинад приволок откуда-то кусок ветоши.
Ковалев отошел от окна, боясь, что его увидят.
— Хороша, — прошептал он, вынимая из кармана брюк сигареты.
Хотелось рассмотреть красавицу поближе. Но как? Не будешь же дальше подсматривать, словно озабоченный юнец. А выйти просто так — нагловато. Значит, следует все превратить в случайность.
Виктор взглянул на себя в зеркало, висящее у двери на кухню. Темно-русые волосы немного слежались от подушки. Ковалев сплюнул на ладони, пригладил торчащие вихры, а трехдневная щетина — он огладил ладонью лицо — сейчас в моде, только вряд ли это известно Лизе. Ладно, бриться уже поздно, тем более что кожа на щеках, лоб и нос обгорели на солнце. Тут прикасаться больно, не то что бриться.
Виктор прищурил светло-серые глаза, надменно глядя на отражение. Потом взглянул исподлобья. Так сурово, как у Макара, не получилось, зато вышло довольно обольстительно. Ковалев приподнял левую бровь — еще лучше. Для дурочек — просто неотразимо. Только Лиза не дура.
Он взял с газовой плиты спички, прикурил. Немного поразмыслив, сунул коробок в карман. А вот с животом надо что-то делать. Растет, зараза. Ковалев подтянул брюшко и вышел во двор.