Книга Наощупь - Юлия Резник

— И что это «хм» означает?

— Что у третьего, как, бишь, его?

— Коня.

— Вот-вот! Коня! Больший размер, чем у быка?

— Это ж надо, какая ты наблюдательная! — притворно восхищается Степан, но его плечи под моими ладонями мелко-мелко подрагивают, он, как и я, еле сдерживает смех.

— Хм… И каков же размер половых органов у… ээээ… коня?

— Двадцать пять сантиметров. Мне до такого еще далеко.

— Серьезно? Ты думаешь, у тебя меньше?

Широкая, до ушей, улыбка обнажает его крепкие белые зубы. Испуганный смешок слетает с моих губ, ему вторит раскатистый смех Степана. Он льется над рекой, поднимается ввысь над деревьями, подхваченный ветром, несется вдаль. Мне легко, мне так невозможно легко!

— Я люблю тебя.

О Боже! О, Боже мой! Я это сказала! Я это действительно произнесла! Поверить не могу! Смех замирает на губах. Тишина становится оглушительной. В ней так отчетливо слышен стук! Так стучит наше сердце?

— Таня, Танечка…

И вместе с именем в унисон. Тук… тук-тук. Огромное сердце. Одно на двоих. Открываю глаза, только когда его загорелые руки обхватывают мои пылающие скулы. Когда они хаотично и как-то нескладно начинают меня поглаживать. Будто бы мой Степан в этот самый момент не в силах совладать со своими чувствами. Его пальцы надавливают мне на глаза, из которых почему-то хлынули слезы. Он осторожно их растирает. Гладит меня по голове, путаясь в моих взмокших растрепанных волосах, касается пульса на шее и жадно водит по припухшим от поцелуев губам.

— Ты моя красавица… Моя любимая… моя. — Его слова говорят о многом, но для меня намного более красноречивы — вот эти непонятные, для кого-то, возможно, странные движения рук. Мне вместо любых слов — его дрожащие чуткие пальцы.

— Твоя. Навсегда… Люблю…

После всего возвращаться в реальность непросто. Физически непросто. Будто приходится себя от него отрывать.

— Не хочу уходить, — шепчу, припарковавшись у дома Степана.

— Не хочу, чтобы ты уходила, — вторит мне он. — Переезжай ко мне, Тань… Зачем эти расставания?

Теряюсь. Не знаю, как правильно объяснить то, что и сама не до конца понимаю. Не понимаю, почему я должна на кого-то оглядываться.

— Я не могу. Развод еще не оформлен. И мальчики…

— А когда же это случится?

Странно о таком говорить, прерывая слова поцелуями, но мы не можем друг от друга оторваться. Ведем себя, как какие-то подростки.

— Бумаги готовы. Остается только поговорить с Сашкой. Возможно, если он не будет против, нам удастся это как-то ускорить. Я все же надеюсь, что мне не придется идти в суд.

— Не могу дождаться, когда ты станешь моей…

Еду домой, а в ушах слова Степана звенят. Вспоминаю день, проведенный с ним. И мне кажется, что теперь я вообще не смогу о чем-то другом думать. Улыбаясь, поворачиваю ключ в замке, но улыбка замирает на губах, как только я переступаю порог.

— Явилась, — комментирует мой пока еще муж.

— Привет, Голубкин. Какими судьбами?

Стаскиваю пыльные кеды, мельком ловлю в зеркале свое отражение. Я выгляжу как чёрте что. Ужасно счастливое чёрте что. Мне нравится. Улыбаюсь.

— Ну и чему ты лыбишься? Я тебя полдня прождал. Ты почему не берешь трубку, когда тебе звонят?!

— Трубку, — растерянно оглядываюсь, вспоминаю, что последний раз видела телефон в машине, в которой он, очевидно, и сдох. — Разрядился, наверное, — пожимаю плечами. — Так что ты хотел?

— А я, что, домой просто так прийти не могу?

Замираю у входа в кухню. Оборачиваюсь недоуменно. Сердце тревожно сжимается, а мне больше нравилось, когда оно пело.

— Очевидно, можешь. Только каким боком здесь я?

Несколько секунд он просто на меня смотрит. И меня охватывают странное, непонятное чувство. Отголоском прошлого в мой самый счастливый день просачивается отрава.

— Вот, значит, какая ты смелая стала с новым хахалем?

Глава 18

Моя челюсть медленно опускается вниз. Сашкины слова настолько абсурдны, что я даже не знаю, как их комментировать. А потому, как рыба, выброшенная на берег, просто нелепо хлопаю ртом. Голубкин же приближается.

— Что? Нечего сказать? — замирает в каких-то сантиметрах от меня, приковав к себе холодным взглядом таких знакомых льдисто-серых глаз.

— Нечего, — послушно киваю головой, отступая на полшага в кухню.

— Ну, так давай я тебе подскажу…

— Не надо! — этому нет объяснения, но тревога во мне возрастает.

— Почему же?! Помнится, ты была такая разговорчивая в нашу последнюю встречу. Просила не уходить… А теперь, что? По-другому запела?

— А теперь я поняла, что ты был прав!

— Это в чем же? — обманчиво ласково интересуется Голубкин, обхватывая мою шею, прямо поверх растрепанных и до сих пор влажных волос.

— Нам действительно следует развестись.

— Развестись? — задумчиво и как-то снисходительно даже повторяет мой бывший.

— Именно. Развестись. Официально. Чтобы ты мог жениться на своей новой пассии и дать имя своему ребенку.

— У тебя все так просто, Таня… Так благородно, — он приближает ко мне лицо и шепчет практически в губы, — что аж тошно. Потому что мы оба знаем, откуда взялось твое благородство, Танечка… И все вокруг знают. Хочешь меня виноватым сделать? Показать всем, какой я кобель, в то время как ты бедная обманутая жена? Жертву из себя корчишь в очередной раз? А вот хрен тебе, поняла? Выкуси!

Он не говорит. Он шипит, как ядовитая, смертельно опасная кобра.

— Отпусти меня. Ты делаешь мне больно! — прошу, как можно спокойнее, но разве Голубкин слышит? Его рука лишь еще сильнее сжимается на моей шее, и мне становится по-настоящему страшно. Я мысленно отстраняюсь, вспоминая все, чему меня учил Степан. Сейчас главное — не спровоцировать бывшего мужа.

— Какие мы нежные. А знаешь, что в некоторых странах делают с неверными женами?

Моим телом проносится дрожь. Меня колотит, как при ознобе. Я просто не узнаю человека, с которым прожила двадцать лет. Его лицо искажено уродливой маской. В узкой прорези глаз — убийственный холод, в кривой улыбке — хищный оскал. Он обманчиво выдержан и спокоен, но я ни на секунду ему не верю. Меняю тактику:

— Где Демид?

— О, надо же… Ты еще помнишь, что у нас есть дети.

Его большой палец ласково поглаживает мою щеку, в то время как рука все сильнее тянет меня за волосы. На моих глазах выступают слезы.

— О детях я помню всегда.

— Даже под ним? Ты ведь под ним провела этот день, правда, Тааанечка? Я узнаю этот взгляд.