Книга Врачебная ошибка - Мария Воронова

Конечно, она пострадала больше, потому что перенесла тяжелую болезнь, но он, черт возьми, тоже потерял единственного сына! Однако его чувства и потребности никого не интересуют.

Он бегал, ублажал, прогибался, глотал обиды и все равно оказался кругом виноват, как только позволил себе господи, даже не сделать, а всего лишь попросить о том, что ему необходимо!

Зиганшин злился и злился, крутил в голове колесо одних и тех же обид и все никак не мог остановиться, хотя обычно быстро остывал. С другой стороны, он обычно и женат не был, прорву лет жил один и мог только на себя самого сердиться.

Сейчас ему совсем не хочется, чтобы Фрида возвращалась домой, но кончится ее санаторный срок, и все наладится. Она потихоньку займется делами, и на пустые выяснения отношений не останется ни сил, ни времени. Света с Юрой ждут ее, рядом с ними Фрида оттает, придет в себя.

Лев Абрамович целый день где-то ездил, вернулся позже Зиганшина и попросил того зайти к себе. Мстислав Юрьевич удивился, потому что обычно дед проводил вечера у них, иногда даже оставался ночевать, если днем не топил.

Войдя, Зиганшин поежился от холода.

– Пошли к нам, Абрамыч! Спать скоро, с печкой заводиться смысла нет.

Тот отрицательно покачал головой, вышел и вернулся с охапкой дров.

– Да брось! Не дай бог, угоришь или уснешь раньше времени и спалишь на фиг всю деревню!

Лев Абрамович с преувеличенной тщательностью уложил дрова в печи, взял из висящей на стене авоськи старую, пожелтевшую газету, скомкал, сунул под дрова и поджег. Быстро закрыл железную дверцу, и стало слышно, как пламя занялось, зашумело, сквозь щели потянуло дымком, но воздух быстро устремился наверх, в трубу.

Лев Абрамович включил чайник и, пока тот грелся, принес еще дров.

– Тут такое дело, Слава, что я бы не хотел тебе говорить, но не знаю, как иначе, – сказал Лев Абрамович, не глядя ему в глаза. – Я уж и так и эдак, говорю, Фрида, или муж с женой не должны сами разбираться? Но она такое перенесла…

– Не томи, пожалуйста.

– Получается, я девочку из санатория забрал.

– И где она?

Лев Абрамович нахмурился и долго дул на свой чай, прежде чем признался, что отвез Фриду в райцентр. Оказывается, администрация выделила ей служебное жилье как лучшему реаниматологу.

– Угу, – хмыкнул Зиганшин, – а взамен лучший реаниматолог не станет иски подавать. Ты это жилье видел? Что оно собой представляет?

– Однокомнатная квартирка обычная.

– Ясно. А по суду могли двенадцать миллионов получить. Так что прогадали вы маленько.

– Слава, я тут ни сном ни духом! Вообще я за тебя, но я таки дед и должен делать, что она хочет, даже если я с нею и не согласен. А я реально не согласен! Только она не захотела меня слушать. Сказала, что ей нужно побыть одной, и точка.

Зиганшин молчал. Кажется, ему стало легче оттого, что Фрида не вернется.

Стылая комната быстро прогревалась. Он расстегнулся, прикрыл глаза, откинулся на спинку венского стула и, чувствуя, как гнется и поскрипывает под ним старое дерево, через щелку между веками стал наблюдать, как Лев Абрамович достает круглый фарфоровый чайник с незабудкой на белом боку.

– Евреи, не жалейте заварки, – сказал хозяин и высыпал полпачки.

Мстислав Юрьевич покачал головой:

– Спать не будем.

– Все наладится, Слава.

Зиганшин с удовольствием обхватил обеими ладонями горячую кружку.

– Слушай, Абрамыч, ну как так-то? Я старался, все делал…

– Если бы я этого не видел, мы бы сейчас с тобой иначе разговаривали.

– Знаешь, я читал повесть, как супруги расстаются из-за общего горя, и очень удивлялся, – вздохнул Зиганшин. – А когда мы с Фридой поженились, мне как раз опять попалась в руки книга на эту тему, и я подумал, что у нас-то точно будет не так, если, тьфу-тьфу, не дай бог что-то случится. Нас горе только сплотит и сблизит. Я так был в этом убежден, что даже книгу ту не стал дочитывать.

– Ну, мой дорогой, на берегу не то что в море.

– Это верно, – кивнул Зиганшин. – Никогда нельзя говорить «я не такой», пока не проверишь. Потому что обычно оказывается, что такой, да еще какой!

Однако сам он старался, как мог, и делал все, чтобы Фриде было легче. Его совесть чиста, а если она не хочет больше его видеть, что ж… Это ее выбор.

– Знаешь, что сказал мне отец, когда я женился? Он сказал: Лева, главное, чтобы вы оба были готовы идти вместе до конца. Остальное не важно.

– Я готов.

– И Фрида тоже. Она просто не верит, что ты готов. И я тебе открою еще один секрет, который отец передал мне уже позже, потому что сразу не хотел меня пугать.

– Я заинтригован.

– Женщине важно вывернуть своего мужа наизнанку и заставить его делать то, что он совсем не хочет делать, а лучше всего, если это еще противоречит здравому смыслу и законам природы. Вот она заставляет, и знает, как тебе это делать не хочется, и сама прекрасно понимает, что требует какую-то чушь, и в итоге всем будет хуже, а ей – в первую очередь, и все равно ты должен делать, потому что она так сказала, а ты ее любишь.

Зиганшин пожал плечами и глотнул чая, горького и черного, как деготь. Надо ехать к Фриде, и, наверное, дед ждет, чтобы он немедленно сорвался к жене, умолял ее вернуться и соглашался со всеми ее условиями, чтобы доказать, что пройдет с нею весь свой земной путь.

И он обязательно это сделает, но потом. Сегодня ему нужна передышка.

Зиганшин поехал в райцентр только в субботу. Он врал Льву Абрамовичу про аврал на службе и действительно торчал в кабинете до последнего, но вместо полезных занятий, которые всегда можно найти, тупо сидел в Интернете, черпая оттуда самую разную и большей частью бесполезную информацию. Найдя блог с психологическим уклоном, он заинтересовался: вдруг там найдется полезный совет для выхода из их с Фридой ситуации, перелопатил кучу статей, но выяснил только следующие простенькие истины: все беды оттого, что вас недолюбили родители, поэтому любите себя сами, примите себя и наплюйте на всех остальных. Углубляясь в тему, Зиганшин вдруг наткнулся на портрет психолога с таким проницательным взглядом, что вздрогнул и свернул окно.

Нет, в науке ему, кажется, не найти поддержки и утешения.

Лев Абрамович проводил дни у Фриды, смотреть за детьми приехала мама со своим супругом Виктором Тимофеевичем, и, возвращаясь домой ближе к полуночи, Зиганшин с аппетитом ел мамин ужин и с непонятным даже для себя злорадством думал, что больше Фрида не сможет указывать ему, кого звать, а кого нет. Он снова сам себе хозяин.

Но наступил выходной день, и от поездки к жене было уже никак не отвертеться.

Зиганшин специально встал поздно, долго умывался, брился, завтракал, пил кофе, оттягивая момент встречи с Фридой, а потом подумал, что она пошлет его подальше или вообще не откроет дверь. Дело будет сделано, а совесть чиста.