Книга Виза на смерть - Мария Шкатулова

Она бы с удовольствием ушла, но это было невозможно. Пришлось выслушать мнение специалиста по амнезии из института Сербского — симпатичный профессор объяснил, как вести себя с людьми, которые потеряли память.

— Стремление помочь иногда приводит к обратным результатам — человек может вспомнить то, чего никогда не было. В нашем институте есть возможность оказывать комплексное воздействие на психику. Конечно, бывают люди, которые симулируют амнезию. Но лучше пусть мы посмотрим десять симулянтов, чем оставим без помощи одного больного.

Потом пришлось присутствовать при трогательной встрече разлученных жизнью влюбленных.

— Мы познакомились в кино… — рассказывала молодая женщина в шляпке. — Фильм был такой плачевный, и я начала плакать… У меня не было платочка, и он мне одолжил…

— Меня перевели в другую часть… Я писал, но ответа не было… Я всегда ее помнил, девушку с небом в глазах… — вторил ей мужчина в летной форме.

«И зачем только они нашли друг друга? — думала Женя. — Жили бы себе каждый в своем углу и питались несбыточными надеждами. А так… поженятся, а потом она ему надоест, эта девушка с небом в глазах… Или он ей…»

— Мы желаем вам счастья! — провозгласил ведущий, и студия с энтузиазмом зааплодировала.

«Счастье… — подумала Женя. — Знать бы еще, что это такое… Большинство моих подруг искренне считает, что это — удачное замужество, а когда я им говорю, что моя личная жизнь сложилась прекрасно — они мне не верят. А я действительно была счастлива, пока Машка была со мной. И ничего мне не было нужно, никакие мужья. Может, со мной что-то не так? Может, я действительно урод? Но ведь я точно знаю, что ради того, чтобы Машка вернулась ко мне, я бы отдала всех мужей на свете, вместе взятых».

Под занавес была разыграна еще одна сцена в духе бразильского сериала. Ведущий объявил, что готов фоторобот девушки из скорого поезда, в которую влюбился парнишка с льняными волосами.

Ведущая обратилась к телезрителям:

— Если кто-то узнал эту девушку по фотографии, позвоните нам, пожалуйста!

— Вряд ли кто-то позвонит, — неожиданно заявил ведущий и лукаво подмигнул зрителям. — Ведь в студии наверняка кое-кто уже видит ее… Ну, что же ты, Таня?! Что же ты сидишь? Иди сюда! Ты слышала, зачем он тебя ищет, да? — Ведущий протянул ей руку и подвел к парню. — Ну хорошо… Теперь разбирайтесь сами…

2

Когда Женя с Татусей вышли на улицу, заморосил дождь.

— Слишком много клюквы, а так — ничего… — сказала Татуся, искоса взглянув на подругу. — И ведущие симпатичные. Но главное, им все-таки удается кого-то найти. Значит, есть надежда, что…

— Брось, Татка. Не надо меня утешать. Если Бог есть на свете, значит, из этого что-нибудь получится. А если нет… Как говорил тот персонаж у Достоевского: «Если Бога нет, какой же я после этого майор?» Так, кажется?

— Не помню… При чем тут майор? Вечно ты со своими цитатами! Я только не понимаю, для чего ты сказала про любую сумму? Что ты понимаешь под любой суммой? Я-то была уверена, что ты просто обратишься к людям, которые могли что-то видеть, чтобы они…

— Думаешь, они сами не сообразят? — перебила Женя.

— Не понимаю…

— Если такие люди есть и они меня слышали, они сами позвонят.

— Да, конечно, — растерянно проговорила Татуся, — но что ты будешь делать, если у тебя попросят… да хоть пятьдесят тысяч? Где ты их возьмешь?

Они подошли к машине.

— Если бы пятьдесят… — вздохнула Женя. — Боюсь, как бы не попросили миллион.

— Вот именно. Я не понимаю, зачем ты это сделала? Можешь объяснить?

— Могу.

Женя открыла рот, но ответить не успела — кто-то постучал в стекло ее «шкоды». Она повернулась и увидела мужчину из студии, который искал своего брата.

— Хорошо, что я вас догнал… Простите, пожалуйста, вы — Женя, сестра Виктора Шрамкова? — спросил он, и Женя с удивлением почувствовала, что в ее душе что-то отзывается на звук его голоса.

— Да, я Женя, — ответила она.

— А я Митя Антонов. Вы меня не помните?

— Нет…

— Мы с вами встречались на мидовских елках и вместе кричали: «Ну-ка, елочка, зажгись!» Правда, это было давно.

— А-а… Должна вас разочаровать — эти воспоминания не вызывают у меня ни малейшего умиления. Я терпеть не могла эти елки…

— Ну… я их тоже не особо любил, — улыбнулся Митя. — Но хорошо помню, как вы меня угощали шоколадом. А еще наши братья когда-то вместе учились в институте…

Через час, оставшись одни, они гуляли под моросящим дождем по Тверскому бульвару, и Женя рассказывала о своей беде.

— На вашем месте я бы все-таки выяснил отношения с отцом, — сказал Митя, — мне кажется…

— Мой отец — типичный советский ортодокс, упертый и непробиваемый. Выяснять с ним отношения совершенно бесполезно.

Митя немного помолчал:

— Значит, мне повезло больше. Мой отец тоже был дипломатом, но у него в кабинете висел портрет Солженицына. Они с мамой называли его Исаичем.

— Ну вот, — вздохнула Женя, — у нас был Ильич, у вас — Исаич…

Они посмотрели друг на друга и рассмеялись.

— В МИДе работали разные люди, как и везде, — добавил Митя.

— Я с детства помню отцовских коллег, которые бывали у нас в гостях. Они всегда казались мне холодными и безнадежно скучными. Говорили они только о политике, при этом иногда почему-то понижая голос и даже чуть-чуть оглядываясь через плечо, будто в нашей квартире кто-то мог их подслушать. Сперва мне казалось, что хотя бы в эти редкие моменты они говорят о чем-то интересном, но, увы, их секреты были такими же скучными и серыми, как все остальное. Из-за них, когда я была маленькая, мир представлялся мне скопищем врагов, скалящих свои хищные морды на СССР. Впрочем, это были люди старшего поколения… Моему отцу — восемьдесят четыре года.

Они помолчали. Женя посмотрела на небо и закрыла зонт.

— Дождь, кажется, перестал… Из всех, кто к нам приходил, мне нравился только один человек, хотя он бывал у нас очень редко. Позже я узнала, что он преподавал историю дипломатии в Высшей дипшколе, которую отец окончил в конце сороковых. Его звали Евгений Арнольдович Герн. Это был колоритнейший старик с длинными седыми волосами, что называется, из бывших… чудом сохранившийся обломок русской культуры.

— Мне кажется, я о нем что-то слышал…

— Он всегда так заразительно смеялся и сам рассказывал что-нибудь ужасно смешное… кого-нибудь пародировал… травил анекдоты. Я их не понимала, но мне нравилось смотреть, как у других вытягиваются лица. Один раз — не помню уже, по какому поводу — кто-то из отцовских гостей упрекнул его: «Вы же марксист!» На что Евгений Арнольдович, гордо вскинув свою львиную голову и обведя присутствующих лукавым взглядом, подмигнул и негромко, но четко и многозначительно возразил: «Я не марксист!» А потом, насладившись произведенным эффектом, — мол, как же так, товарищи?! Известный ученый, доктор наук, профессор, взращивающий дипломатические кадры, осмеливается утверждать, что не разделяет господствующее и единственно верное в мире учение?! — так вот, он выдерживал паузу и гордо заявлял: «Я — энгельсианец».