Книга Записки русского экстремиста - Игорь Шафаревич

Главная аргументация основывается на утверждении, что преподаватели школ и вузов сплошь коррумпированы, оценки на экзаменах фактически продаются и покупаются. Я совершенно уверен, что это чистая клевета, безосновательная и безжалостная. Большую часть своей жизни я преподавал в университете, и до сих пор большинство моих знакомых — преподаватели вузов. О школьном преподавании могу судить только по тому, что в школе учились мои дети и учатся внуки. Конечно, в обеих частях преподавания были и есть выродки, способные нечестно ставить отметки по указанию начальства или за мзду. Но это были всегда исключения, «паршивые овцы в стаде». Те, кто преподает сейчас, делают это ради духовного удовлетворения, которое дает общение с молодыми людьми, за оплату, на которую невозможно содержать семью. Вместо того, чтобы уйти в торговлю или уехать за границу. Естественно, они бельмо на глазу у служителей «золотого тельца», правящих сейчас у нас бал. И развернутую кампанию клеветы против них я рассматриваю как попытку свести счеты с чуждыми и тем самыми опасными людьми.

Да если и стать на точку зрения самих пропагандистов и искать всюду «кому это выгодно», то получится, что новая реформа как раз готовит почву для несравненно большей, громадной коррупции. По планам проведение экзаменов изымается из рук преподавателей и передается чиновникам министерства (образования). В выпущенном сейчас сборнике «нормативных материалов» говорится даже, что в экзаменационную комиссию входят представители органов исполнительной власти. Почему же предполагать, что эта-то публика окажется менее коррумпированной, чем учителя? Если стоять на той точке зрения, что все делается ради денег, то почему не заподозрить, что речь идет о попытке этого слоя получить в свои руки колоссальные возможности наживы?

Другой часто повторяемый аргумент заключается в том, что новая система ослабит стрессы, испытываемые школьниками. Понятый буквально, этот аргумент бессмыслен: ведь основная масса экзаменов приходится на время учебы в школе и институте. Но здесь явно сквозит мысль, что число таких экзаменов параллельно будет уменьшаться, а в идеале все сведется к этому единому экзамену (единый = единственный). То есть это наступление на самый принцип экзамена. Принцип, выработанный тысячелетиями культуры, — письменный экзамен, дающий возможность спокойно проверить свои знания, и устный, основанный на индивидуальном контакте.

Тысячи лет назад, когда современная культура только начинала складываться, шумерские писцы уже сдавали экзамены. Неужели современные планировщики своей мудростью превосходят всю культурную традицию человечества? Да и с точки зрения стрессов такой один экзамен (или несколько экзаменов), от которого зависит будущность молодого человека, способен вызвать гораздо больший стресс! Единственный способ бороться с этим, как всегда, — это тренировка, постоянное участие в экзаменах, начиная с 7—8-го классов.

Под конец несколько слов о самой идеологии реформ. Несомненно, жизнь все время меняется, и мы должны к этому приспосабливаться. Например, если я чувствую, что парус моей лодки плоховато ловит ветер и она неважно слушается руля, то надо найти время и постараться ее исправить. Но когда это делать? Когда погода хорошая, я пристал к берегу. А не во время шторма, если еще и лодка дает течь. А современная психология реформ похожа на стремление ремонтировать лодку во время шторма, когда берег далеко. В таком положении пора думать о спасении. Так и в нашей жизни, казалось бы, должны были бы брать верх мысли не о реформах, а о спасении того, что еще спасти можно и спасать стоит.

Вот к небольшому числу таких факторов нашей жизни относится наша система образования. Она начала складываться с XVIII века, строилась весь XIX век, весь советский период. Конечно, в ней были недостатки. Но и с учетом их она, безусловно, была одной из лучших в мире. Сколько раз я читал западные статьи, где о ней говорилось с завистью!

Такая, например, фраза: «Почему русские обогнали нас в космосе? Потому что их система образования лучше» — была стандартной на Западе. Поэтому в наше трудное время, казалось бы, надо думать о спасении нашей системы образования. А если когда-то жизнь поправится, страна разбогатеет, то можно будет помечтать и о реформах, о принципиальных преобразованиях.

Почему же с таким напором осуществляются действия, противоречащие столь простым и очевидным мыслям? Я позволю себе высказать догадку. Речь идет о надежде свести образование к созданию из людей примитивных автоматов. Так для большинства. А для богатых — особые школы с нормальным, нереформированным образованием (может быть, за границей). Но если такая мечта и есть, то она иллюзорна. Тонкое, глубокое образование даже в дорогих избранных школах может вырасти только на почве здорового нормального всенародного образования.

Так что «богатые» в любом случае обманут сами себя. Но что делать нам, «небогатым»? Вряд ли мы все согласимся на такую судьбу своих детей, что они станут послушными полуавтоматами, а вернувшись домой, смогут «оттянуться» и посмотреть по TV «порнуху». В нас глубоко заложено представление о другой жизни. Мне рассказывали о таком социологическом обследовании. После перестройки многие потеряли ту работу, к которой их готовило полученное ими образование. И некоторые из них превратились в «челноков». Среди них и был произведен опрос — зачем они туда пошли? Оказывается, подавляющее большинство — чтобы дать детям возможность получить образование! Так что представление об общекультурном образовании у русских — в генах (или аналогичной традиции).

Что мы можем сделать, чтобы осуществить эти свои основные жизненные принципы? Я думаю, что положение не безнадежно. По крайней мере был один яркий прецедент — когда решено было вводить в школе курс «сексуального просвещения». Тогда было уже решение министерства, выделены часы, отнятые у литературы, истории, математики, написан учебник. Я сам держал в руках макет учебника и программу, где, например, на изучение полового акта отводилось 26 часов! И это решение не было реализовано только благодаря родителям, создавшим группы протеста в разных городах.

Правда, та тема была более поражающая. Помню, как тогда я однажды по радио рассказал об этом проекте. Я сам был поражен реакцией. Даже среди сотрудников радиостанции. Помню, как женщины обступили меня и спрашивали: «Что же делать? Как я буду смотреть в глаза своему Петьке, если он после такого урока попросит кое-что объяснить?»

Но ведь и сейчас, по существу, положение не менее драматическое. Нас стремятся оторвать от той культурной почвы, на которой мы все выросли. Куда бы потом ни пошел молодой человек — учиться в институт или работать на завод, но приобретенный в школе опыт соприкосновения с многотысячелетней культурой человечества будет влиять на него всю жизнь. Вот этот элемент нашей жизни непрерывно находится под угрозой разрушения.

Когда-то мы отдали свою экономику, недра, саму страну. Но тогда могло быть извинение, что все удалось провернуть так быстро — года за два-три. И мы даже не успели сообразить, что же происходит. Теперь у нас такого оправдания нет: все давно понятно и разъяснено нам на примерах. Поэтому ответственность за то, что произойдет, будет лежать на нас самих — если мы это допустим. В частности, в образовании.