Книга Русская Япония - Амир Хисамутдинов

Даже моя «жена» выглядела испуганной. Дело и в том, что в местных газетах появился мой портрет с заметкой, в которой говорилось, что русский морской офицер, проживающий уже третий месяц инкогнито в Японии, приходится двоюродным братом Императору Всероссийскому. Это породило в моей «жене» сомнения, должна ли она продолжать называть меня «Сан» (японское уменьшительное от «Сандро») или же избрать какую-то другую, более официальную форму обращения. Пришлось подарить пятьдесят ярдов розово-зеленого шелка, чтобы возвратить ей душевное равновесие.

В то время пост заведующего церемониальной частью при японском дворе занимал бывший камергер Германского Императора, а потому прием мой в Токио и Йокогаме был обставлен с большой торжественностью. С того момента, как в Йокогамском порту прогремел императорский салют в 101 выстрел, в течение девяти последующих дней я перестал быть скромным мичманом с крейсера «Рында», и со мною обращались точно так же, как принимали в чопорном Потсдаме высочайших особ. Собственный поезд Микадо ожидал меня в Йокогаме, и все члены правительства, во главе с графом Ито, тогдашним премьер-министром, встречали меня в Токио на вокзале. Я проследовал в императорский дворец в пышном экипаже, которому предшествовал эскадрон гвардии Микадо в парадной форме.

Первая аудиенция у Императора длилась всего несколько минут. Император и Императрица приняли меня в тронной зале, окруженные блестящей свитой принцев и принцесс. Я произнес короткую речь и передал приветствие от Царя. Император выразил свою радость по поводу моего пребывания в Токио и веру в русско-японскую дружбу. Обе речи были переведены переводчиком посольства. Я испытывал некоторое смущение в обществе этих людей, одетых в полную парадную форму и едва достигавших мне до плеча, и старался казаться как можно ниже ростом.

Иностранное кладбище в Йокогаме. Мемориальная доска на Памятнике русским морякам. Фото автора

Целая неделя была посвящена осмотру достопримечательностей столицы и военным парадам; наконец, приблизился вечер торжественного банкета в императорском дворце. Я сидел по правую руку от Императрицы. Выждав немного, набрался храбрости, улыбнулся очень любезно и заговорил с ней по-японски. Сперва она выглядела чрезвычайно удивленной. Я повторил мою фразу. Она вдруг рассмеялась.

Тогда я счел наиболее уместным выразить ей по-японски мое восхищение по поводу достигнутых Японией успехов. Это представляло большие трудности, так как я должен был вспомнить многие выражения, употребляемые в подобных случаях моими друзьями в Инасса. Императрица издала странный горловой звук. Она перестала есть и закусила нижнюю губу. Ее плечи затряслись, и она начала истерически смяться. Японский принц, сидевший слева от нее и слышавший наш разговор, опустил в смущении голову. Крупные слезы катились по его щекам. В следующий момент весь стол кричал и смеялся. Я очень удивился этой веселости, так как в том, что я сказал, не было и тени юмористики. Когда смех немного улегся, императрица подала знак принцу, и он обратился ко мне по-английски:

— Позвольте узнать, где Ваше Императорское Высочество изволили научиться японскому языку? — вежливо спросил он с глазами, полными слез.

— А что? Разве я говорю плохо?

— Совсем нет! Вы замечательно говорите, но, видите ли, вы употребляете особый местный диалект, который… Как бы вам это объяснить?.. Можно узнать, как долго вы уже находитесь в Нагасаки и не проживали ли вы в округе Ионассы?

Немецкий камергер был явно скандализован, так как это был, по всей вероятности, самый веселый придворный банкет в истории Империи Восходящего Солнца.

— Я бы очень хотел знать, как ее зовут? — сказал премьер-министр, провожая меня до экипажа. — Я бы выразил ей от имени Его Величества высочайшую благодарность за ее блестящей метод в преподавании ионасского наречия. Сколько же вы, Ваше Высочество, всего взяли уроков японского языка?..»

По свидетельству современников, между русскими офицерами и японками случались и законные браки, но чаще всего расставание было неизбежным, и, покидая Нагасаки, моряк оставлял в Японии не только временную жену, но и детей. «Большинство было совершенными японцами, не знавшими своих русских отцов, и наследовали как речь, так и привычки от матерей, — писал дипломат С. В. Чиркин. — Я помню в Унзене одну встречу, когда кто-то из русских познакомил меня с девочкой-сиротой, бывшей на попечении какой-то японской дамы. Мне говорили, что девочка была дочерью адмирала, с которым поддерживалась связь, оборвавшаяся с его самоубийством. Девочка, очень красивый привлекательный ребенок, училась в Нагасакской гимназии (католической)».

Кораблекрушения «Алеута» и «Крейсерка»

В Сибирской флотилии о шхуне «Алеут» ходили легенды: даже бывалым морякам редко приходилось встречать такую никудышную шхуну, как эта. Сказать, что парусные качества «Алеута» были неважными, значило ничего не сказать. Они, попросту говоря, были никакими. Не единожды шхуна оказывалась на краю гибели, когда ветром ее несло на камни: 40-сильная машина была недостаточно мощной, чтобы противостоять дальневосточным штормам. Даже в полный штиль под парами «Алеут» давал всего около пяти узлов, а встречный ветер и вовсе сводил на нет все усилия машинной команды. Бывало, при заходе в Золотой Рог машина работает на полный ход вперед, а легкий бриз удерживает шхуну на месте. Командир, не в силах сдержаться, кидает чертей в переговорную трубу, в машинном отделении манометр едва не зашкаливает, а судно как стояло, так и стоит, предоставляя экипажу полную возможность наблюдать, как рядом крохотный портовый пароходик с баржами не спеша заходит в порт.

Во владивостокских портовых мастерских одно время хотели было улучшить мореходные свойства «Алеута», добавив бизань-мачту, но и от нее проку не было. Мачту убрали и от шхуны отступились. «Ничего, ребята тертые, управятся!» — посмеивались в мастерских. Так и ходила шхуна «Алеут» по различным служебным надобностям вблизи приморских берегов от мыса к мысу, опасаясь порой, как бы ветром не унесло в открытое море, а то, чего доброго, можно однажды оказаться вместо Владивостока в Японии. Так оно и случилось.

В конце августа 1877 г. «Алеут» под командованием лейтенанта С. А. Крашенинникова снялся из Владивостока в Николаевск-на-Амуре, где, быстро сняв бакены, отправился в обратный путь. Кроме командира в состав экипажа входили вахтенные начальники: лейтенант Хартулари, мичман Китаев, штабс-капитан Асташев, старший штурман прапорщик Панов, старший механик прапорщик Криницин, гидрограф поручик Кудрин и 53 матроса. Взяли на борт и двух пассажиров. Октябрь — месяц штормов. По пути во Владивосток «Алеуту» пришлось зайти в Императорскую гавань,[5] чтобы укрыться от непогоды. «Шнапка», местный купец и неформальный губернатор тех мест, побаловал моряков горячей банькой, которая славилась тогда по всему побережью Японского моря.