Книга Сибирское дело - Сергей Булыга

Когда он подошёл к тропинке, ведущей вверх, к воротам, то увидел, что в надвратной башне уже не один караульный, а несколько. Все они были в наших шапках, бородатые. И все с пищалями. Радость какая, подумал Маркел и перекрестился. А сверху грозно крикнули:

– Эй! Ты куда?! Стоять!

– Братцы! Братцы! – закричал в ответ Маркел. – Я православный! – И опять перекрестился, и сделал шаг вперёд.

Но сверху опять крикнули стоять, и он остановился. Сверху крикнули, кто он такой, он назвал себя Маркелом и прибавил, что ему нужен есаул Шуянин, что он привёз для него весточку из Устюга от атамана. От какого ещё атамана, спросили. От Мещеряка, Матвея Евстигнеевича, а от какого ещё, строгим голосом ответил Маркел, полез за пазуху, достал оттуда грамотку, помахал ею и сказал, что в этой грамотке всё сказано. В башне посовещались и велели подойти поближе. Маркел подошёл к самым воротам. Сверху бросили верёвку и велели привязать к ней грамотку. На что Маркел ответил, что ему строго-настрого наказано отдать грамотку только есаулу прямо в руки. И прибавил:

– Да что вы, братцы, в самом деле всей ватагой одного меня пугаетесь?!

Наверху ничего не ответили. Зато за воротами затопали, сняли затвор и немного приоткрыли одну половину. Маркел с трудом протиснулся мимо неё. Дальше стояли двое казаков. Они, ничего не говоря, повели его прямо к хоромам.

Лабутинские княжеские хоромы на вид были немного попроще пелымских. Также и жилья тут было меньше, и подсобных служб. Зато крепость была много надёжнее – и частокол выше, и на каждом углу башенка, а в каждой башенке казак с пищалью. И по стенам тоже казаки. Значит, неспокойно здесь, подумалось. Будь оно иначе, разве так хоронились бы?

И это всё, о чём Маркел успел тогда подумать, потому что его уже подвели к хоромному крыльцу, на котором стоял высоченный и крепкий казак в высокой собольей шапке, в широченной чёрной лисы шубе и с дорогущей саблей при поясе. Но сабля была не та, что в розыске, а пансыря и вовсе никакого видно не было. Вот каков был тогда есаул Шуянин Василий Порфирьевич! Но шапку перед ним Маркел снимать не стал, а лишь назвал себя по имени и сказал, что он приехал из Устюга и привёз грамотку для Василия Шуянина, славного есаула казачьего. После чего спросил:

– Ты это?

– Да, это я, – ответил тот. И сразу велел: – Дай грамотку!

– Э! – весёлым голосом ответил Маркел. – Добрый хозяин так не делает. Добрый сперва истопит гостю баньку, после накормит его, напоит…

Но Шуянин не стал дальше слушать, а велел идти за ним, развернулся и вошёл в хоромы. Маркел вошёл следом. И больше никто за ними не пошёл.

В хоромах они поднялись на второй этаж и завернули в небольшую горницу. Там Шуянин задержался в двери, кликнул Ивана и велел, чтоб тот подал человеку с дороги. Пока Иван ходил и собирал поесть, Маркел и Шуянин зашли в горницу, перекрестились на икону и сели к столу, по разные, конечно, стороны. Иван начал выставлять на стол. Разносолы были немудрящие – болтуха, вяленое мясо, сушёная рыба и хлеб. Маркел начал с хлеба. Шуянин опять кликнул Ивана и велел дать ещё хлеба. Иван дал. И соли дал. Маркел быстро, жадно ел. Шуянин, немного подождав, протянул к Маркелу руку. Маркел, продолжая есть, подал Шуянину грамотку. Шуянин развернул её, повернул удобней к свету и, шевеля губами, начал читать про себя. Маркел, с большего уже насытившись, косил глазом на Шуянина, хотел догадаться, как ему такое чтение, по сердцу ли. Но пока что ничего понятно не было. А Шуянин прочёл грамотку, сдвинул шапку, почесал затылок и начал читать сначала. Маркел съел всё, что было, запил кружкой брусничного кваса и теперь просто сидел и ждал, когда Шуянин начитается. И вот тот наконец начитался, свернул грамотку и, усмехаясь, сказал:

– Ну а теперь давай, рассказывай про себя. С самого начала.

– А чего рассказывать? – развёл руками Маркел. – Атаман позвал меня и говорит: сгоняй, Маркел, в Сибирь, на речку Тавду, в Лабутин городок, мне там…

– Это ты про Устюг? – перебил его Шуянин.

– Да.

– А ты с самого начала начинай. С Москвы.

– С какой ещё Москвы? – спросил Маркел, хотя уже почуял, что пришла беда.

И не ошибся! Шуянин сказал:

– Как какой ещё Москвы? Белокаменной, конечно. В которой ты служишь в Разбойном приказе. Стряпчим, чтобы твои зенки вылезли! Здесь ясно написано! Вася, пишет мне Черкас, смотри за этим человеком зорко! Вот я и смотрю!

И тут Шуянин вскочил за столом и вырвал саблю из ножен! И замахнулся! И рубанул бы!..

Но Маркел сказал:

– Тихо-тихо! Не ори! Не в пыточной!

И встал, и ясно, тяжело прибавил:

– Атамана своего продал, скотина, а теперь ещё орёшь. Креста на тебе нет!

– Как это продал?! – заорал Шуянин, поднимая саблю ещё выше. – Кто такое говорит?!

– Кто-кто! – передразнил его Маркел. – Да вся Москва так говорит! И вся Казань, вся Волга! Всё царство! И, говорят, Васька Шуянин не казак, а тать продажный! Атамана продал! За ясак!

Шуянин замер. После медленно опустил саблю и так же медленно сказал:

– Я у тебя язык за это вырву. Вот этой рукой!

– А у всего царства как? – спросил Маркел.

– Брешешь, пёс! – сказал Шуянин. – Не может того быть!

– Нет, может! – ответил Маркел. – Царь меня призвал и говорит: «Маркел»…

– Царь? Наш? – переспросил Шуянин.

– Наш! Чей ещё! – гневным голосом сказал Маркел. – И вот царь говорит: – Езжай, Маркелка, и хоть из-под земли его достань! Вот! На! Читай!

И вытащил, и сунул Шуянину в нос подорожную. Тот взял её, начал читать:

– По Государеву Царёву и Великого Князя указу… Моему верному слуге Маркелу… Писано на Москве…

И замолчал. Отдал подорожную и сел. Маркел тоже сел. Шуянин, помолчав, сказал:

– И что?

– Как что! – гневно ответил Маркел. – Открыли дело об убиении раба божьего Ермака Тимофеевича и покраже двух царских вещиц – сабли и пансыря. И о пропаже ясака за прошлый год со всей Сибири. И я поехал. Добрые люди где меня надоумили, где мне чем пособили, и вот я здесь! И спрашиваю: где ясак? Кто его взял? И кто атамана продал – в самом деле ты или не ты?

Шуянин молчал. Потом нехотя сказал:

– В грамотке об этом ничего не сказано.

– Зато вся Москва, вся Волга говорит: Шуянин – тать!

Шуянин опять вскочил. Маркел усмехнулся и сказал:

– Ну и отрубишь ты мне голову, а как все люди говорили, что ты тать, так и дальше будут говорить.

Шуянин постоял ещё немного, помолчал, а после сел, стёр пот со лба, губами пожевал и начал:

– Я не тать. Я вольный человек и никогда ещё к моей руке ни одна чужая копейка не прилипала. Мне Ермак Тимофеевич ещё на Волге нашу казну доверил. И когда мы к Строгоновым пришли, казна была на мне. И через Камень перешли и пришли на Кучума, побили Кучума, взяли его казну, сложили с нашей – и опять я всё держал! Вот так!