Книга Ведьмы. Запретная магия - Луиза Морган

Нанетт приложила усилия к тому, чтобы приготовить для молодых лучшую спальню. Она перевернула и взбила матрас, накрыла его пуховым стеганым одеялом, положила сверху новые подушки на гусином пуху и новые льняные простыни. До брачной ночи Урсула с любопытством ждала этого момента. После это стало вызывать лишь чувство скуки.

Нанетт пыталась вызвать ее на откровенный разговор, но Урсула в точности повторила французское пожимание плечами матери и ответила, что не понимает, из-за чего весь шум.

Был ли тому причиной рабочий подход Моркама или безразличие Урсулы, но супружеское ложе оставалось единственным бесплодным аспектом их союза. Благодаря их трудам Орчард-фарм процветала. Козы давали столько молока, что производство сыра увеличилось в два раза, и они стали продавать его на рынке по четвергам и субботам. Моркам отлично разводил пони, и жеребята уходили на ура. Огород давал прекрасный урожай, и холодный подвал был набит картофелем, кукурузой и свеклой.

Нанетт утверждала, что Моркам с Урсулой столько всего делали сами, что она чувствовала себя баронессой, сидящей днями на стуле, со слугами под рукой, готовыми исполнить любую ее прихоть. Она и в самом деле начала набирать вес, ее лицо и руки округлились. Урсуле было отрадно видеть, как разглаживаются морщины на лице матери.

По сути, Урсуле не на что было жаловаться. Моркам починил соломенную крышу и законопатил окна от зимних ветров, которые обдували фермерский дом. Когда непогода загоняла его в дом, он всегда находил, чем себя занять: менял скрипучие половицы, прочищал забившийся дымоход. Он был неразговорчив, но для этого у Урсулы была Нанетт. По привычке между собой они говорили по-французски. Моркама это, судя по всему, не обижало.

Шли годы. Три, пять, десять, двенадцать лет… Годовщины свадьбы и даже дни рождения проходили незамеченными. Урсула отмеряла года уже не саббатами, а фермерскими сезонами: весной продавали консервы, летом обрабатывали землю, осенью разводили домашний скот и собирали урожай, зимой наводили порядок, занимались домашними делами и починкой. Уже много лет она не поднималась в храм на вершине горы.

Однажды утром, разыскивая Нанетт, она была удивлена, застав ее на кровати с открытой толстой, старинного вида книгой.

– Maman, qu’est-ce que c’est?[44]

Нанетт удивленно подняла глаза и вытянула руки, словно желая спрятать открытую страницу от чужих глаз. Она уже занесла их над книгой, но вдруг отдернула и уронила на колени.

– Ты знаешь, что это, не так ли, Урсула?

– Нет, никогда раньше не видела.

Урсула подошла ближе. Книга оказалась еще более ветхой, чем она думала. Хрупкие страницы были испещрены чернилами, которые почти невозможно было различить.

– Это же не… Ох, это что, бабушкина книга?

– Закрой дверь.

– Моркам сейчас в хлеву.

– Неважно, все равно закрой. Я думала, что закрыла ее. Должно быть, становлюсь забывчивой.

– Маман, ты всегда говоришь так, как будто хочешь сказать, что стареешь.

– Я уже стара, Урсула. Мне пятьдесят два.

– Ты еще не старая, ты всего лишь…

Нанетт продолжила:

– А тебе тридцать четыре. Собственно говоря, исполняется сегодня.

Урсула прикрыла рот ладонью, и Нанетт усмехнулась:

– Моркам не помнит об этом, не так ли?

– Не только Моркам. Я и сама забыла.

Нанетт разгладила ладонью пожелтевший пергамент.

– Ma chérie, ты для меня такая отрада. Мне тревожно, что к тому времени, как настанет твой черед состариться, с тобой рядом не будет ребенка, который бы тебя поддерживал.

– Я никогда не задумывалась об этом.

– А стоило бы, Урсула. Разве ты не хочешь иметь ребенка?

– С этим ведь ничего не поделаешь, не так ли? Иногда козы беременеют, иногда нет. Некоторые вещи нам неподвластны.

– И все же можно попытаться, – возразила Нанетт и перевела взгляд на прикрытую ладонью страницу книги.

Урсула примостилась на кровати подле матери, стараясь не задеть старинную книгу. У нее были широкие страницы, а обложка, похоже, сделана из кожи, но такой сухой, что казалась чуть ли не деревянной. Она наклонилась посмотреть, что изучала мать.

– О чем там говорится? Я не умею читать по-французски.

– Это старофранцузский. Я бы не смогла понять его, если бы когда-то не выучила. – Нанетт показала на нитевидную иллюстрацию – пузырек с несколькими листьями разной формы, висящими над ней.

– Это зелье, – благоговейно пояснила она.

– Зелье? Для чего?

Нанетт бросила на дочь недоверчивый взгляд из-под серебристых бровей.

– Урсула, мы давно не говорили об этом.

– Я об этом теперь вообще не думаю.

– Как жаль, что ты не веришь в это.

– В то, во что верит Моркам, я тоже не верю – в тело, кровь, душеспасение и прочее.

На лицо Нанетт вернулась улыбка.

– И все же я не хочу, чтобы ты была одинока, когда меня не станет. Хочу, чтобы на старости лет у тебя был ребенок.

– Значит, зелье для этого?

– Да. Тебе стоит завести ребенка, который стал бы твоей поддержкой, такой же, как ты для меня. Который продолжил бы вести дела в Орчард-фарм.

Урсула, указывая на книгу, мягко спросила:

– Надеюсь, ты не рассчитываешь, что мой ребенок продолжит и эту традицию, в частности?

Улыбка Нанетт померкла.

– Нет, – хриплым шепотом ответила она. – Нет, раньше я так думала, но теперь… Полагаю, колдовство умрет вместе со мной.

– Ну, маман, ты еще очень долго не умрешь! – Урсула протянула руку и коснулась плеча матери.

Нанетт покачала головой:

– Никто не знает, когда придет его час. Но я чувствую, что он приближается.

– Что значит – чувствуешь? Как такое возможно?

– Ты ведь чувствуешь, как к Маунт-Бей приближается шторм? Когда кажется, что воздух начинает вибрировать. Кожа покалывает, а волосы потрескивают. Что-то вроде этого.

– В это я тоже не верю!

– Eh, bien[45]. Не имеет значения, права я или нет. Как бы там ни было, сейчас у тебя есть Моркам, и, если того захочет Богиня, а мне хватит сил, у тебя будет и ребенок. – Ее голос замер, рука снова легла на книгу.

– Маман, я не хочу, чтобы ты поднималась на вершину горы ночью одна.

– Со мной все будет в порядке, – заверила Нанетт.

– Ты можешь упасть или…