Книга Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке - Борис Григорьев

Это был решающий шаг в дальнейшей карьере дипломата. «Молодые сотрудники годами ждали назначения на первую заграничную должность, нередко получая её в возрасте, который уже не соответствовал данному посту», — пишет современный исследователь царской дипломатии посол А. И. Кузнецов.

Записка министра о направлении Соловьёва в Пекин произвела среди сотрудников Азиатского департамента настоящий фурор. Скоро сам «именинник» почувствовал резкую перемену в отношениях к нему товарищей по работе. Никто из них не мог простить ему того обстоятельства, что назначение в заграничную командировку произошло помимо их ведома и содействия. Получение льгот и преференций в обход общего порядка среди рядовых сотрудников Министерства иностранных дел не приветствовалось. И хотя в России всегда пользовались «блатом», тем не менее реакция на это среди тех, кто им не пользовался, была негативной.

Став потом дипломатом со стажем, Соловьёв мог при следующем назначении оставить за собой право отказа, если оно его по каким-либо причинам не устраивало. Например, после досрочного окончания своей миссии в Черногории, прерванной в 1905 году по вине черногорского княжеского двора, Соловьёву предложили место дипломатического чиновника при главнокомандующем русской армией в Маньчжурии генерале Линевиче, но он отказался. Ехать, как он выразился, к шапочному разбору, когда армия расформировывалась, а проигранная война с Японией заканчивалась, никакого смысла не было. Ему лично всё равно, куда ехать, но нужно ли это правительству?[34]

Эти доводы, которые Соловьёв изложил директору Азиатского департамента Н. Г. Гартвигу (министр В. Н. Ламздорф принять Соловьёва не захотел), оказались вполне убедительными, и дипломату предложили место дипломатического агента при варшавском генерал-губернаторе.

Несколько слов о дипломатических агентствах. В отличие от посольств и миссий, они учреждались не в иностранных государствах, а при русских генерал-губернаторах в краях и областях, присоединённых к Российской империи (Польша, Средняя Азия), или, например, при главнокомандующем русской армией во время её похода по территории противника. Дипагентства выполняли главным образом консультативную и консульскую функции. Все дипломатические вопросы решались военными (какой русский генерал не считает себя дипломатом?), дипагент часто находился в незавидном, а то и в ложном положении, в конфликтных ситуациях царь, как правило, брал сторону военных, поэтому желающих работать в дипагентствах среди дипломатов было мало.

В обязанности дипагента при варшавском генерал-губернаторе Скалоне входило заверение документов для заграницы, выдаваемых российскими судебными учреждениями, а также заверение подписей и печатей иностранных консулов (по-нынешнему нотариат). Фактически это были обязанности консула.

При варшавском генерал-губернаторе состояли два дипломатических агента. После восстания 1863 года польская автономия была окончательно ликвидирована, вместо наместника в Варшаве учреждался пост генерал-губернатора (последний наместник граф Берг, правда, доработал до 70-х годов), а особая дипломатическая канцелярия была упразднена. Внешнему миру следовало продемонстрировать отсутствие всякой самостоятельности Царства Польского, поэтому варшавским дипагентам предписывалось воздерживаться от контактов с иностранными консулами и ограничиваться оформлением на французском языке переписки между наместником (генерал-губернатором) и государственным канцлером и встречей иностранных гостей, проезжавших через Варшаву.

Такая работа была не по душе деятельному Соловьёву, и к весне 1906 года, составив записку с предложением вообще упразднить в Варшаве институт дипломатических агентов (что и было сделано некоторое время спустя), он приехал в Петербург, чтобы просить место у нового министра А. П. Извольского.

И снова мы вынуждены констатировать, что к доводам дипломата отнеслись со всем вниманием. Извольский хотел было послать Соловьёва 1-м секретарём в Мадрид, но место было уже занято, и вместо Мадрида Соловьёв поехал первым секретарём в Бухарест.

В практике дипломатических назначений, как во всякой бюрократической процедуре, имели место разные случаи, в том числе волокита, подхалимаж, бездушие, забывчивость и прочие проявления чиновничьей безалаберности. В апреле 1910 года секретарь миссии в Христиании (ныне Осло) И. фон Крузенштерн подал министру С. Д. Сазонову жалобу на то, что его, дипломата с 27-летним стажем, направляют обычным секретарём в Абиссинию, хотя товарищ министра Чарыков и министр Извольский в своё время заверяли его в том, что он будет назначен туда поверенным в делах. Он согласился поехать в Норвегию на должность с понижением оклада, лишь бы дождаться обещанного повышения в Абиссинии, и вот теперь выходило, что его надежды оказались обмануты. Уменьшение оклада, пишет Крузенштерн, ввело его в крупные расходы, что давало ему формальное право обращаться с жалобой на Министерство иностранных дел в Правительствующий сенат, но он не сделал этого: «Я однако с этим положительно примирился, чтобы доказать, что я всецело подчиняюсь распоряжениям моих начальников, и предполагая, что это положение для меня будет временное… Теперь за милость моего государя меня собираются унизить назначением на низший пост».

На заявлении дипломата, как видно из архивного дела, никто из руководящих работников министерства своей резолюции не оставил. Против того места, в котором проситель упоминает «об участии в моей болезни государыни императрицы» и о вынужденных расходах, кто-то — скорее всего, сам министр — жирно отчеркнул на полях синим карандашом. В архиве заявление Крузенштерна хранится среди тех, которые оставлены без последствий, то есть были положены под сукно.

Обычная русская история с чиновником в гоголевской шинели…

Консульский работник в Палермо А. С. Троянский для устройства карьеры избрал метод, широко известный у русских чиновников — лесть и подхалимаж. Посол в Риме Икскуль уже выхлопотал ему 15-дневный отпуск в Тунис с сохранением содержания, и Троянский умело воспользовался оказанной ему в Центре благосклонностью. «Усматривая в этом новый знак благосклонного внимания на мне Вашего Превосходительства, — писал он в апреле 1890 года товарищу министра Александру Георгиевичу (Егоровичу) Влангали (1823–1908), — и принося Вам мою глубочайшую признательность за поездку на африканский берег, ныне я принимаю смелость снова почтительнейше просить Ваше Превосходительство благоизволить осчастливить меня представлением мне другаго лучшаго места в Европе или на Востоке».

И что удивительно: метод, кажется, сработал, и «осчастливенный» подхалим был назначен на новое «лучшее место в Европе» — консулом в Пирее, где 27 августа 1905 года он скончался действительным статским советником. После его смерти в кассе консульства был обнаружен недочёт на сумму 10 332 франка и 75 сантимов. «Внесение сих 10 332 франков 75 сантимов в кассу консульства представляется ныне совершенно немыслимым, — сокрушённо докладывал в Центр посланник в Афинах Муравьёв-Апостол, — потому что вдова покойнаго осталась решительно без всяких средств, если не считать завещанных ей ценных бумаг приблизительно на 2000 рублей, и коллекции античных монет». Посланник явно намекает на то, чтобы простить умершему присвоение казённых денег, приводя в качестве смягчающих обстоятельств 40 лет его службы, из которых 10 лет он провёл в Афинах, и уважение и почёт, которым он пользовался среди греков и коллег.