Книга В тени меча. Возникновение ислама и борьба за Арабскую империю - Том Холланд

Первоначально, разумеется, обитатели Рима посчитали имперские амбиции этого поселения забавными. Все знали, что он, не имея древней родословной, не может считаться городом. Хотя его население росло быстро, даже быстрее, чем рассчитывал его основатель, и уже через несколько десятилетий расселилось за пределы городских стен, все же его обитатели осознавали свой статус выскочек. Правда, делалось все возможное, чтобы изменить ситуацию. Константин, исполненный решимости дать своему детищу наследие, которого ему явно не хватало, лишил весь греческий мир величайших сокровищ. Общественные места Константинополя были украшены самыми знаменитыми памятниками, «медными статуями самой изысканной работы»13, превратив город в удивительный музей. Город во что бы то ни стало должен был сравняться с Римом. И топографы, проявив изрядные творческие способности, сумели установить, что он тоже стоит на семи холмах. Архитекторы создали в Константинополе все аксессуары передового имперского города: дворцы, форумы, бани. Инженеры обеспечили его акведуками и банями, которые должны быть в каждом городе, претендующем на равенство Риму, чтобы кормить и поить его жителей. Но самое удивительное, в Константинополе появился атрибут, доселе являвшийся уникальной чертой Рима: собрание сильных мира сего – сенат. Это институт, уходящий корнями в далекое прошлое, во времена, намного предшествовавшие Августу, который вел Рим к власти над миром. Он являлся живой связью с первыми днями империи. Создание в Константинополе сената и возведение Дома сената придавало городу оттенок, хотя и слабый, давно исчезнувшей республики. Он помог нарастить плоть на костяк – притязание на звание «второго Рима».

Время шло, город рос – одновременно возрастала и его уверенность в себе. Загвоздка была только в отсутствии соответствующей родословной. Значит, ее следовало присвоить. Не прошло и двухсот лет со дня основания Константинополя, и весь мир уверовал, что Константин изначально планировал построить новую столицу не на месте Византия, а на месте Трои14. Тогда новая столица оказалась бы древнее, чем даже сам Рим. Тот очевидный факт, что план не был претворен в жизнь, не помешал Константинополю связывать себя с древними таинствами Трои. К примеру, в центре круглого форума, построенного Константином, стояла порфировая колонна с изображением основателя города, словно увенчанного солнцем с семью лучами. Утверждали, что Константин привез камень из Трои15. Но самая ценная реликвия из всех, пришедших из туманного троянского прошлого, не была выставлена напоказ. Считалось, что под основанием этой колонны погребен Палладиум. Утверждали, что Константин тайно вывез статую из Рима и закопал на своем форуме16, сделав его козырным тузом в колоде новой столицы.

По правде говоря, по прошествии двух веков после основания Константинополя византийцам уже было все равно, что о них думают римляне. Их убеждение в том, что Палладиум зарыт под колонной Константина, отражало нечто намного более глубокое, чем стремление показать свое превосходство. Многое изменилось. Те же десятилетия, которые принесли страдания Ираншехру от рук эфталитов, стали свидетелями вторжения варваров в западную половину Римской империи. Сам Рим – город, так долго пользовавшийся милостью небес, – был безжалостно подавлен. Италия оказалась под властью царя готов. Другие провинции тоже – от Африки до Галлии – вышли из-под контроля империи, когда прежние федераты вторглись на римский запад и захватили все командные посты. Только восточная часть империи – та, которая управлялась из Константинополя, – устояла и не скатилась к распаду. Когда Рим приобрел унизительный статус провинциального города, управлявшегося военачальником-варваром, осталась только одна столица. Теперь право Константинополя называться хозяином римского мира не подвергалось сомнению. Тогда с какой стати сомневаться в том, что Палладиум действительно увезен из Рима?

Правда, многие в восточной части империи опасались, что их гибель тоже приближается. Пессимисты считали свое господство утратившим значение, разрушенным и «варваризи-рованным»17. Однако истина заключалась в том, что Римскому государству до конца было еще далеко. «Хирургическое вмешательство» Константина, хотя и не сумело сохранить римскую власть на западе, дало императорам востока прочное и доминирующее положение. Во всяком случае, в Ктесифоне, при дворе главных противников римлян, определенно никто не отрицал могущества цезарей. Кавад, конечно, достиг некоторых успехов в разграблении восточных приграничных территорий империи и сумел получить изрядные суммы золотом, но судьба не отвернулась и от римлян. В 504 г., к примеру, одна из римских армий в какой-то степени отомстила за разграбление Амиды, вторгнувшись в глубь Месопотамии. Римляне грабили все, что попадалось им на пути, и уводили население в рабство, а специальный отряд, следовавший за основными силами, не оставлял ни одного целого здания. Еще лучше римляне сумели воспользоваться периодом противостояния с Персией, возместив предыдущую нехватку передовых постов. В 505 г. император Анастасий купил небольшое поместье Дара, расположенное в 10 милях от приграничной персидской крепости Нисибин. Годом позже, к тому времени, как было подписано временное перемирие, на месте бывшей деревни уже стоял комплекс массивных стен и сторожевых башен. Это привело в смятение персидских стратегов. Баланс сил в регионе изменился. Римская граница оказалась ремилитаризованной. Даже Кавад в конце своего правления был вынужден смириться с результатами. В 522 г. «старый боевой конь» отправил из Нисибина посольство с письмом для императора. В нем он сделал удивительное предложение: ты сделаешь моего сына Хосрова, наследника моего трона, своим приемным сыном18. Частично таким образом Кавад желал предвосхитить вмешательство Константинополя в споры о престолонаследии, которые в то время велись в Ираншехре. Но предложение также говорило о том, как ярко вновь засиял римский престиж. Спустя несколько месяцев в Константинополь направилось другое персидское посольство для переговоров о продолжительном мире. Ни один шахиншах – это представлялось очевидным – не пошел бы на переговоры с противником, которого считал недостойным. Судя по всему, Палладиум все еще не утратил своей магической силы.

Даже дипломата, знакомого с размахом и великолепием Ктесифона, столица супердержавы-соперницы не могла не поразить. Уже на подъезде к Константинополю путешественники испытывали благоговейный трепет, глядя на раскинувшийся перед ними огромный город. Он так быстро вырос, что древний город Халкедон, стоявший на азиатском берегу Босфора, теперь превратился в его ворота. Персидские послы, взойдя на борт судна в Халкедоне и двинувшись к Константинополю через воды, окружавшие его, «словно гирляндой»19, повсюду могли видеть беспорядочную застройку. Огромный город уже давно вырвался за пределы внешних стен и лентой тянулся вдоль европейского побережья. Хотя взор путешественников поневоле притягивало именно то, что находилось внутри высоких крепких стен. А вдоль береговой линии, где раньше не было ничего, кроме грязи и камышей, теперь все говорило о ненасытном аппетите столицы: три с половиной мили гаваней, складов, зернохранилищ и причалов. За ними, построенные очень близко друг к другу, стояли дома полумиллионного населения города. Путешественники нередко боялись ходить по улицам «из-за огромного скопления людей и животных»20. Плотность населения здесь была даже выше, чем в Ктесифоне. Тем не менее, когда корабль персидского посольства подошел к берегу, город поразил гостей не шумом, скученностью и суетой, а строгим порядком, монументальностью и простором. Вдоль мыса висела дымовая завеса, которую образовали бесчисленные печи. Ее медленно развеивал легкий бриз, открывая вид на холмы, первоначально бывшие византийскими, а теперь давшие Новому Риму и Римской империи ее могущественное сердце.