Книга Достаточно ли мы умны, чтобы судить об уме животных? - Франс В.М. де Валь

Между тем некоторые его родственники также привлекли к себе внимание. Другой попугай жако не только подражал звукам, но и сопровождал их жестами. Он говорил «чао», качая ногой или махая крылом, и «посмотри на мой язык», высовывая язык. При этом он воспроизводил движения своего владельца. Каким образом попугай смог провести параллель между телом человека и своим собственным, так и осталось загадкой{137}. Затем получил известность Фигаро, какаду Гоффина, который отламывал большие щепки от перекладины, чтобы подкатить орехи, положенные вне его клетки. Случаи, чтобы попугаи изготавливали орудия, до этого описаны не были{138}. Интересно, проводила ли Надежда Котс подобные эксперименты со своими какаду и ара. Принимая во внимание ее интерес к использованию животными орудий и шесть непереведенных книг, я не удивлюсь, если однажды услышу об этом. Несомненно, многое еще предстоит выяснить, что также подтвердили опыты, в которых проверялось умение Алекса считать.

Таланты Алекса неожиданно проявились, когда ученые проводили тесты с Гриффином — попугаем, названным в честь

Дональда Гриффина. Для того чтобы выяснить, может ли Гриффин сопоставлять числа со звуками, исследователи издавали два щелчка, на которые правильным ответом было бы «два». Когда Гриффин промолчал и ученые щелкнули еще два раза, откликнулся Алекс, находившийся в том же помещении, который произнес «четыре». После дополнительных двух щелчков Алекс проговорил «шесть», а Гриффин продолжал молчать{139}. Алекс был знаком с числами и после того, как ему показывали поднос с разноцветными предметами, среди которых были зеленые, мог правильно ответить на вопрос: «Сколько зеленых?» Однако теперь он складывал числа, причем перед ним не было никаких предметов. Опять-таки сложение чисел считалось непосредственно связанным с языком, но это представление поколебалось несколькими годами ранее, когда оказалось, что считать могут шимпанзе{140}.

Ирэн устроила систематическую проверку арифметических способностей Алекса, положив под перевернутую чашку небольшие предметы, например кусочки пиццы. Она приподнимала чашку перед Алексом на несколько секунд, а затем опускала ее назад. Ирэн повторяла эту процедуру со второй чашкой, затем с третьей. Количество предметов каждый раз было небольшим, а иногда их не было вовсе. После чего, когда видны были только чашки, она спрашивала: «Сколько всего?» В восьми случаях из десяти Алекс отвечал правильно, а в оставшихся двух, в которых он ошибался, давал правильный ответ на повторный вопрос{141}. При этом весь подсчет он осуществлял в уме, потому что не мог видеть сами предметы.

К сожалению, эти исследования были прерваны неожиданной смертью Алекса. Но к тому времени этот маленький математический гений предоставил нам достаточно доказательств того, что в голове птицы происходят процессы, о которых никто и не подозревал. Ирэн подвела следующий итог: «Слишком долго мы недооценивали животных в целом и птиц в частности, рассматривая их только в качестве существ, наделенных инстинктами и лишенных сознания»{142}.

Обманный ход

Временами слова Алекса имели четкое лингвистическое значение. Однажды, когда Ирэн переживала по поводу совещания в своем отделе и вошла в свою лабораторию в дурном расположении духа, Алекс посоветовал ей: «Успокойся!» Без сомнения, то же самое выражение ранее было адресовано самому Алексу, находившемуся в возбужденном состоянии. Другие известные случаи подобного рода включают гориллу Коко, которая, увидев зебру, случайно скомбинировала жесты, означающие «белый» и «тигр», и шимпанзе Уошо, первой освоившую язык жестов и назвавшую лебедя «вода птица».

Я готов воспринять эти случаи как знак глубокого понимания ситуации, но только если получу еще доказательства, помимо известных на сегодняшний день. Следует иметь в виду, что за этими конкретными животными наблюдали в течение десятилетий и они выдавали сотни жестов в день. И хорошо бы хотя бы прикинуть соотношение попаданий и промахов среди тысяч записанных жестов. Чем удачные комбинации жестов отличаются, скажем, от серии сбывшихся предсказаний результатов чемпионата мира по футболу 2010 г., принесших славу осьминогу Паулю? Никто не возьмется утверждать, что Пауль разбирался в футболе — он был всего лишь везучим моллюском. Точно так же и удачные выражения животных могут быть просто случайным совпадением — необходимо проверить такую вероятность. Трудно оценить лингвистические способности человекообразных обезьян, если мы не располагаем первичными данными, такими как неотредактированные видеозаписи, а имеем дело лишь со сливками, снятыми заботливыми исследователями. Не на пользу делу служит и то, что каждый раз, когда животное ошибается, его переводчики превращают все в шутку, восклицая «О, перестань дурачиться!» или «Ты — смешная горилла!»{143}.

После смерти Робина Уильямса в 2014 г., когда вся страна оплакивала одного из самых забавных людей в мире, стало известно, что Коко тоже в трауре. Это выглядело правдоподобно, потому что Калифорнийский фонд горилл называл Уильямса одним из своих «ближайших друзей». Проблема состояла в том, что Коко и Уильямс встречались всего один раз, за тринадцать лет до этого. А единственным свидетельством печального настроения гориллы служила ее фотография, на которой она сидит, опустив голову и закрыв глаза, что трудно отличить от обычного желания подремать. Я считаю переживания гориллы большой натяжкой не потому, что человекообразные обезьяны не испытывают чувств и не способны переживать, а потому, что практически невозможно оценить отношение животного к событию, которому оно не было свидетелем. Хотя в принципе можно допустить, что на настроение Коко повлияли окружающие ее люди, но это не значит, что она понимала смысл того, что случилось с представителем нашего вида, которого она едва знала.

Все реакции на смерть, до сих пор замеченные у человекообразных обезьян, касаются особей, которые были им по-настоящему близки (таких как мать, детеныши или друзья всей жизни), чьи тела они могли увидеть и к ним прикоснуться. Скорбь, вызываемая одним лишь упоминанием о смерти, требует такого уровня воображения и понимания, которым обладает далеко не каждый из нас. Именно из-за подобных преувеличений исследования по обучению человекообразных обезьян языку с течением времени стали пользоваться дурной славой. Проекты, которые еще существуют, ограничиваются душеспасительными историями или рекламными акциями для увеличения финансирования, а новые проекты подобного рода не запускаются. Вокруг нас и без того слишком много суеты и слишком мало практической науки.