Книга XX век как жизнь. Воспоминания - Александр Бовин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Граф был единственным из всех моих знакомых, у которого хватало терпения ежедневно вести подробнейшие дневники. Это делает его воспоминания уникальными.
И еще одна уникальность. Огромную роль в жизни Черняева играли лирические сюжеты — источник вдохновения и энергии. Как-то по его просьбе искал в Будапеште бюстгальтер одиннадцатого размера. Пришлось подключить венгерских товарищей. Веселились, но нашли…
Загладин организован попроще. Но профессионал высшего класса. Умен. Коммуникабелен (на разных языках). Блестяще вел дискуссии во всякого рода рабочих группах. Возможно, перебор по линии гибкости, царедворства.
Ежедневное общение с названными людьми, да и со многими другими, постепенно делало из меня homo sapiens, мыслящую, думающую партийную единицу. За последнее десятилетие много ерунды написано о ЦК КПСС, о том, как работалось на Старой площади. По-разному работалось. Но я пишу о себе, о своей судьбе. Так вот, если из меня что-то получилось, если я стал известным журналистом, если я стал разбираться в политике, то лишь потому, что прошел курс обучения в университете на Старой площади, главном университете моей жизни.
В этом университете меня учили анализировать факты и обобщать их, четко формулировать свои мысли, убедительно аргументировать, уметь отстаивать свое мнение. Учили искусству — важнейшему в политическом диалоге, в политической дискуссии — видеть события глазами своего оппонента. В этом университете мне открыли доступ к достижениям мировой мысли в области социологии, философии, политики, к огромному пласту русской эмигрантской литературы, к серьезным критическим исследованиям советской внутренней и внешней политики. В этом университете я встретил людей, у которых можно было учиться и политике, и жизни.
Я был (старался быть) отличником. И тут таилась опасность. Хорошее знание «учебных дисциплин» могло вести к отторжению чужеродных идеологических «белков», наращиванию догматической, ортодоксальной брони. Но был возможен и противоположный результат. Тончайшая грань, разводящая судьбы людей, в каждом конкретном случае определялась зигзагами биографии, набором факторов субъективного порядка. Мне повезло.
Университет — это значит профессора и преподаватели. Мне тоже повезло. И конечно же главным и основным профессором был Юрий Владимирович Андропов. О нем разговор будет впереди. Постараюсь быть объективным, хотя и не ручаюсь. Боюсь, что симпатия, привязанность, благодарность окажутся сильнее логики фактов.
После смерти Андропова я подрядился писать о нем книгу. Заключил договор. Начал работать. По моей просьбе друзья из КГБ позволили хоть мельком (для начала) заглянуть в некоторые бумаги, имеющие подпись Андропова. Все можно было объяснить. Но не все можно оправдать. И я не стал писать книгу…
Профессор номер два — это, само собой, Бурлацкий.
Федя — личность. Яркий, талантливый человек. С изощренным умом шахматиста: видит все поле, взаимосвязи фигур, возможные комбинации на опережение. Через политическую суету повседневности умел (и пытался учить начальство) пробиваться к глубинным значениям и смыслам событий.
Ценит, чувствует слово и умеет работать с ним. Широкие научные интересы. Развил интересные идеи в теории государства. Написал несколько бестселлеров в жанре биографий: Макиавелли, Мао Цзэдун, Дэн Сяопин.
Вполне и по заслугам может быть назван основоположником советской политической науки.
Умел ориентироваться в аппаратных хитросплетениях. Но не смог стать выше аппаратных неврозов. Отсюда — повышенная подозрительность, прощупывание собеседника на предмет «двойного дна», склонность видеть интригу за случайным сплетением слов и событий.
Бурлацкий знает себе цену. Уверенность в себе, чувство собственного достоинства как приемы самбо (самообороны без оружия). И рядом — превышение пределов самообороны, часто в форме самомнения, нарциссизма. Среди своих, в группах консультантов, это легко сходило с рук. Арбатов или Шахназаров, Кусков или Черняев сами ставили себя достаточно высоко, чтобы замечать Федины интеллектуальные эскапады. Но в других местах, там, где Бурлацкого окружали подчиненные ему, зависящие от него люди, явление гения народу не пользовалось успехом.
Боюсь, что и высокое начальство считало Бурлацкого слишком «вумным». Ему хотелось порулить, но к рулю его не допускали. Это породило своеобразный комплекс недооцененности, который мешал Феде жить.
Помню долгий разговор в Домжуре.
— Ты был бы лучшим министром иностранных дел. Но ведь не назначат. Ни за что не назначат. Там другие критерии и подходы. И ты сам это знаешь. Выкинь из головы. Не мучай себя. Пиши интересные книги. Радуй своих подруг и радуйся сам…
В общем, что-то в этом роде я втолковывал Феде. Он соглашался, вздыхал и в очередной раз упрекал меня и Арбатова в том, что мы не помогаем ему преодолевать ухабы и колдобины жизни.
Несмотря на очевидную несуразицу в возрасте, нас иногда называли «вундеркинды Бурлацкого». Феде это льстило. Можно понять… Нам — кому как. И тоже можно понять…
С тех пор я бывал у Феди, наверное, на всех летиях.
От 50-летия осталось два листка. На первом:
У К А З
Всех президиумов всех возможных Советов, а также Комитета советских женщин
Об учреждении почетного звания «Отец (мать) русской демократии»
Учитывая растущее значение демократических начал в процессе развернутого строительства коммунизма, равно как и необходимость для соответствующих демократических органов поименно знать лиц, активно в развитии данных начал участвующих, все президиумы всех возможных Советов, а также Комитет советских женщин
П о с т а н о в л я ю т:
Учредить почетное звание «Отец (мать) русской демократии» с вручением Большой золотой медали с цепью.
Почетное звание «Отец (мать) русской демократии» присваивается гражданам СССР обоего пола, замеченным в активном распространении — в устной или письменной форме — демократических начал без указания на их естественные концы.
* * *
У К А З
Всех президиумов всех возможных Советов, а также Комитета советских женщин
О присвоении почетного звания «Отец русской демократии» доктору философских наук, профессору товарищу Бурлацкому Ф. М.
За выдающиеся и неоднократно соответствующими органами признанные заслуги в деле разработки и распространения вокруг себя и немного дальше демократических начал, за активное и плодотворное исследование демократических традиций от Макиавелли до Мао Цзэдуна, за творческое обобщение опыта научного предвидения демократических преобразований в странах социалистического содружества и в ознаменование пятидесятилетия со дня рождения присвоить доктору философских наук, профессору товарищу Бурлацкому Федору Михайловичу почетное звание «Отец русской демократии» с вручением ему Большой золотой медали с цепью.
