Книга Три дня до небытия - Тим Пауэрс

Чужой дом не столько знакомил с отсутствующим хозяином, сколько давал некий широкоугольный снимок. Маррити курил «Балканское собрание», трубочный табак номер 759, а не обычную душистую смесь, однако Лепидопт не знал, из тех ли он курильщиков, что не вынимают трубку изо рта даже во время разговора, или из тех, что вечно крутят ее в руках, то набивая, то раскуривая, то елозя в ней ершиком для чистки, – это были два разных типа людей. Маррити, очевидно, пил односолодовый виски и ликер «Южный комфорт», но догадки, к какому сорту пьющих он принадлежит, можно было строить в очень широком диапазоне.

«Кто ты, Фрэнк Маррити? – подумал он. – Кто ты, Дафна Маррити?»

Снимок создавал впечатление счастливых отца и дочери, которым хорошо друг с другом. Всюду книги, груда одежды на стиральной машине, в холле свободно шныряют коты. Маррити поддерживал в доме температуру 20 градусов по Цельсию, или 70 по Фаренгейту: Лепидопт уже дважды слышал шепоток заработавшего кондиционера. Он покопался в себе в поисках привычной зависти к нормальной жизни, и нашел ее там же, где и всегда.

Лепидопт радовался, что кот, или коты, не показываются ему на глаза, потому что, погладив кошку год назад, он тут же проникся уверенностью, что это в последний раз.

Сфотографировав на поляроид мусорную корзину Маррити, он принялся перебирать ее содержимое – без особой надежды, поскольку те, кто побывал здесь раньше, наверняка проделали то же самое, а после всего, сверяясь с фотографией, сложили мусор точно как было. Он обнаружил коробку, в которой Маррити хранил оплаченные счета, и сфотографировал квитанции за телефон, еще раз убедившись, что он уже второй человек, который проделал это за последние шесть часов.

Если фильм и аппарат можно было найти, они их уже нашли. Но может быть, их найти невозможно. Будем исходить из того, что мяч еще в игре, подумал Лепидопт.

Он старался передвигаться по дому тихо, допуская, что предыдущая группа, кем бы они ни были, могла оставить микрофоны; сам он тоже оставил несколько.

Он держался подальше от телефонов – один был в комнате Маррити, один в нижней гостиной и один в кабинете наверху – потому что к их проводам вторая группа наверняка прикрепила вечные передатчики или вспомогательные схемы, которые легко превращают телефонную трубку в микрофон, даже когда она явно лежит на рычаге.

Три оставленные Лепидоптом электретных микрофона были замаскированы под пустые зажигалки «Бик»: один он положил на верхнюю полку в кухне, один между книгами в гостиной и один сунул в пыльный угол на подоконнике в кабинете. Настроены они были на частоту от 100 до 120 мегагерц – от верхней границы коммерческой FM до нижнего предела полосы частот, используемых в авиации для речевой связи. Однако диапазон их действия не превышал пятисот ярдов, поэтому Лепидопту пришлось снять дом в западном конце квартала и установить в нем приемники и записывающую аппаратуру. Передатчики на щелочных батарейках АА проработают как минимум неделю-две.

Еще Лепидопт оставил в глубине кухонного ящика, забитого пыльными палочками для еды и деталями кофемолки, две статуэтки терафим, сделанные из обожженной темной глины, – на подставке каждой из них были тщательно выведены названия четырех рек Эдема. А на холодильник он прилепил сверху кусочек кожи величиной с почтовую марку, на одной стороне которой чернилами была начерчена звезда Давида, а на другой надпись на иврите, гласившая: «И утих огонь», – строка из «Книги Чисел», 11:2, когда огонь охватил шатры израильтян и унялся после молитвы Моисея.

Но, прежде чем уйти, он все-таки попытался понять, что могли упустить те, кто опередил его.

Здесь, в темной комнате, ощущался запашок горелого пластика, пробивающийся сквозь запах табака, книг и кошачьего туалета; наверху в воздухе стоял густой, как глазурь на пироге, запах свежей краски.

Вчерашняя газета так и осталась лежать на кухонном столе, вспомнил Лепидопт. Кто-то ел на завтрак овсяные хлопья с ликером «Южный комфорт». В доме должен быть по меньшей мере один кот, но я, слава Богу, так его и не увидел. Два телевизора, один в северной гостиной, второй здесь, и оба без следов пожара. Но Сэм Глатцер за несколько секунд до смерти сказал: «Все горит, наверху в коридоре, и телевизор…»

Спальня девочки выходит в коридор наверху, и сегодня Маррити ее красили.

Лепидопт шагнул к телевизору, хотя для этого пришлось приблизиться к незанавешенному окну, и достал из кармана фонарик-карандаш. Включив его, он нагнулся и стал водить узким лучом по верхней панели телевизора. На ней не было ни пылинки, хотя до этого он обратил внимание, что стол и все книжные полки припорошены пылью. Он выключил фонарик и спрятал его обратно.

Достав из кармана белый носовой платок, он обернул им обтянутый латексной перчаткой указательный палец и провел по панели телевизора – рассмотреть можно будет позже, при свете, но уже сейчас, принюхавшись, он учуял горелый пластик.

Лепидопт отступил от окна. Будь здесь вчера мои амулеты, подумалось ему, маленькие статуэтки терафим и противопожарная звезда Давида, ручаюсь, на этом телевизоре сейчас стоял бы работающий видеомагнитофон. Да и в будущем они обеспечат защиту.

Впрочем, он понимал, что все это софистика. Это неправильно – прибегать к магии, неправильно – пытаться повлиять на Божью волю.

В будущем месяце – время молитв селихот, начинающееся в первую субботнюю ночь перед Рош Хашаной. Лепидопт, если будет жив, станет молить Господа о прощении две недели подряд, пока не восстановит праведность к третьему октября – к Йом-Киппуру. Из года в год главное, за что ему приходится вымаливать прощение, это исполнение служебных обязанностей.

Пора было уходить. Маррити мог вернуться в любую минуту. Адмони в короткой радиограмме сообщил, что из Праги присылают старшего катса[8]. Завтра утром тот будет в аэропорту Лос-Анджелеса и примет руководство операцией, а до тех пор Лепидопту предписывалось оставить Маррити и Брэдли в покое, а конкурентов, кем бы они ни были, игнорировать.

Однако Лепидопт задержался, еще раз обозначил тремя монетками углы открытой книги в бумажной обложке, лежавшей переплетом вверх на столе гостиной, а потом осторожно поднял книгу. Когда он брал ее в руки полтора часа назад, в гостиной еще было достаточно светло для чтения, а теперь пришлось вынести ее в освещенный коридор.

Это была шекспировская «Буря», в которой Лепидопт при первом осмотре заметил множество подчеркиваний и пометок на полях, что было естественно для преподавателя литературы. Лепидопт сфотографировал тот разворот, на котором была раскрыта книга, но не догадался сфотографировать все страницы с пометками. Другая группа тоже вряд ли это сделала.

Сейчас, стоя под лампочкой на верхней площадке, он пролистал текст. Пьеса была открыта на последней странице, с жирно подчеркнутой репликой Калибана: «Тройной осел! Дурного пьяницу считал я богом! И дураку тупому поклонялся!» Теперь же Лепидопт вернулся на предыдущую, а затем пересмотрел каждую страницу.