Книга "Мертвая рука". Неизвестная история холодной войны и ее опасное наследие - Дэвид Хоффман

Михаил Горбачёв сказал: «Самолёт долго находился над нашей территорией. Если он сбился с курса, американцы могли поставить нас в известность, но они этого не сделали».

Устинов заявил, что на корейском самолёте не было аэронавигационных огней. По его словам, после предупредительных выстрелов советский пилот «сообщил на землю, что самолёт боевой и его надо поразить».

— Отрицать то, что наш самолёт стрелял, нельзя, — заметил Громыко.

— А что говорил южнокорейский лётчик? — спросил Виктор Гришин, тогда первый секретарь московского горкома КПСС.

— Мы ничего не слышали, — ответил Устинов.

Председатель КГБ Виктор Чебриков описал подводные поиски: глубина моря достигала 100 м; в зоне крушения были и советские корабли, и японские рыболовецкие суда. «Это значит, они могут поднять чёрный ящик с самолёта, и мы тоже», — сказал Громыко. Другие беспокоились, что так наружу выйдет доказательство, что самолёт сбили преднамеренно. Горбачёв спросил, зафиксировали ли американцы сам боевой выстрел с советского перехватчика.

— Нет, не зафиксировали, — ответил Чебриков. — Но я хочу ещё раз обратить внимание на то, что наши действия были совершенно законными.

— Если мы действовали правильно и законно, то нам нужно прямо заявить, что мы сбили этот самолёт, — сказал Николай Тихонов, человек Брежнева и председатель Совета министров.

— Мы должны сказать, что были выстрелы. Это необходимо сказать прямо, чтобы избежать обвинений в обмане со стороны нашего противника, — сказал Громыко.

— Прежде всего, я хотел бы подчеркнуть, что нам следует открыто заявить, что самолёт был сбит, — сказал Гришин. Но он хотел выдавать информацию по капле: сначала объявить о расследовании и только затем признать, «что в самолёт стреляли».

— Прежде всего я хочу сказать, что я убеждён, что наши действия были законными, — сказал Горбачёв. — Учитывая, что самолёт находился над советской территорией около двух часов, сложно предположить, что это не было заранее спланированной акцией. Мы должны чётко показать в наших заявлениях, что это было грубейшим нарушением международных конвенций. Мы не должны молча ждать, нам следует занять наступательную позицию. Мы подтвердим существующую версию, но должны развить её и сообщить, что ведём серьёзное расследование возникшей ситуации.[148]

На самом деле «существующая версия» была ложью. Горбачёв, как писал Волкогонов, «был озабочен лишь тем, чтобы найти для советского руководства способ выпутаться из недостойной истории и переложить вину на другую сторону». Дискуссия в Политбюро демонстрирует «поразительное отсутствие всякого сострадания (даже выражения сострадания) к 269 жертвам катастрофы, — считает Волкогонов. — Трагическая история с южнокорейским “Боингом” стала символом убожества правления Андропова».[149]

Москва не признавала факт стрельбы до 6 сентября, а официальные объяснения были отложены ещё на три дня. Умышленное запутывание вопроса лишь усугубило подозрения на Западе. Молчание и неправда со стороны Советского Союза выглядели действиями настоящей «империи зла». Советские власти заявили, что самолёт выполнял задание ЦРУ и целенаправленно вошёл в суверенное воздушное пространство Советского Союза, чтобы ввести военных в заблуждение. Затем, когда Вашингтон раскрыл информацию об RC-135, советская пропагандистская машина просто взбеленилась. 5 сентября газета «Правда» сообщила, что заявления Рейгана «пропитаны безумной ненавистью и злым умыслом по отношению к советскому государству и социализму…»[150] 9 сентября маршал Николай Огарков на пресс-конференции, которая продолжалась около двух часов, заявил, что войска ПВО идентифицировали самолёт-нарушитель как RC-135. Он настаивал, что самолёт выполнял разведывательную миссию.

«То, как разрешался этот инцидент, проливает свет на ментальность советского руководства, — писал потом Волкогонов. — Сам Андропов хранил молчание по этому вопросу больше месяца… “Чёрный ящик” самолёта был найден и поднят на поверхность. Было решено ничего не сообщать об этом ни мировой прессе, ни Сеулу, и советские суда находились в этой зоне ещё две недели, чтобы создать впечатление, что бесплодные поиски продолжаются».

***

Речи Рейгана были полны негодования, но он не стал углублять конфронтацию. Он отклонил требование Термонда о высылке агентов КГБ.[151] Шульц добился согласия Рейгана на запланированную заранее встречу в Мадриде с главой МИД Андреем Громыко. Рейган не хотел срывать переговоры о контроле над ядерными вооружениями из-за сбитого самолёта. «Инцидент с KAL, — вспоминал Рейган в мемуарах, — как ничто иное доказал, насколько близко мир подошёл к войне и насколько нам нужен контроль над ядерными вооружениями. Если, как некоторые предполагают, советские пилоты просто по ошибке приняли авиалайнер за военный самолёт, то много ли воображения надо, чтобы представить себе, как советский военный, чей палец приближается к кнопке запуска ядерных ракет, совершает ещё более трагическую ошибку?»

В Мадриде Шульц поднял вопрос об авиалайнере на первой личной встрече с Громыко. «Атмосфера была напряжённой, — вспоминал он. — Он совершенно не хотел идти на разговор». Более представительное совещание, последовавшее за этой встречей, превратилось в «жёсткую конфронтацию», вспоминал Шульц. «В какой-то момент Громыко встал и собрал свои бумаги, как будто собираясь уходить. Я думаю, он почти ожидал, что я попрошу его снова сесть. Но я наоборот встал, чтобы проводить его. Тогда он сел, и я тоже». По словам Громыко, это был самый напряжённый разговор с госсекретарем на его памяти; а он имел дело с четырнадцатью госсекретарями. Шульц говорил, что «встреча оказалась столь оскорбительной и бессмысленной, что мы просто решили её прекратить».

Если Соединённые Штаты пытались сбить с толку советских чиновников и поставить под сомнение их ложь, то советские руководители рассматривали этот эпизод как провокацию, намеренную попытку подставить их.

Двадцать седьмого сентября заместитель директора ЦРУ Гейтс представил Шульцу аналитический доклад разведки, в котором говорилось, что отношения между Соединёнными Штатами и Советским Союзом ещё никогда после смерти Сталина не были столь мрачными. Гейтс сообщил, что советские лидеры боятся администрации Рейгана, как никакой другой до него.[152]