Книга Победитель всегда прав - Андрей Воронин

– Отпуск – это хороший стимул. И кто тебе дал такое задание?

– Кто, кто, дед Пихто. Главный вызвал меня, он мужик не глупый, и иногда бывают проблески, вот как вчера. Оказывается, порнография многих волнует.

– Конечно волнует, – кивнул Дорогин.

– Ты пей кофе.

– А ты, Варвара, ешь бутерброды, для тебя старался.

– Я с утра есть не люблю, но если ты приготовил, то съем, – и Варвара принялась уплетать два больших бутерброда. Сделала это быстро, выпила еще чашку кофе, затем выкурила сигарету. – Вот я и готова. Поедем сейчас к Горбушке.

– Неплохое место, – согласился Дорогин. – Я тебя подвезу и, думаю, полчаса буду свободен.

– Нет уж, – вставила Белкина и отодвинула от себя пустую чашку, – мы должны сегодня затариться кассетами, купить все самое свежее, от чего тащатся и немощные пенсионеры, и подростки, и солидные бизнесмены.

– Ты покупала когда-нибудь порнографию?

– Нет, – тут же, словно ее заподозрили в чем-то постыдном, воскликнула Белкина.

– И я не покупал, – мягко вставил Дорогин.

– Теперь придется, работа есть работа, и ее надо работать. Если кассет будет много, я помогу тебе носить сумку и складывать все это в багажник.

Белкина задумалась.

– Тебя мне сам Бог послал.

– Бог может послать и милицию, – напомнил Сергей. – Если менты тебя прихватят за покупкой порнухи, что станешь делать?

– Если прихватят, это будет прекрасно, – радовалась Белкина. – Ты только сразу не раскрывай карты. Я должна пройти по всем кругам ада, а потом, как всегда, достану волшебную палочку – журналистское удостоверение и произнесу магическое заклинание: редакционное задание. И дам телефон главного редактора. Журналистское удостоверение – это индульгенция, правда, действует не всегда. Одна радость, что с прессой боятся заводиться политики, милиция и ФСБ. Бандиты иногда от этого звереют, наверное, просто завидуют.

Дорогин допил кофе и ждал, когда Белкина соберет вещи. Приходилось сидеть на кухне, потому что Белкина одевалась. Время от времени Дорогин видел, как по коридору пробегала полуодетая журналистка, на ходу прижимая к себе разрозненные части гардероба.

Наконец она появилась при полном параде, приняла позу, уперев руки в бока, и на полном серьезе поинтересовалась:

– Дорогин, почему ты ко мне никогда не пристаешь?

– Что, очень хотелось?

– Вроде мужик ты нормальный, хотя я в этом начинаю сомневаться. Ни один нормальный мужик возле меня спокойно пройти не может: или ущипнет, или гадость какую-нибудь скажет. В крайнем случае, обернется, да так, что начинаешь за него бояться, того и гляди, шею себе свернет. А иногда так мне в спину смотрят, что даже застежка на лифчике расстегивается.

Дорогин усмехнулся:

– Я спокойный человек и далеко не все свои желания отображаю на лице.

– Значит, было желание? – обрадовалась Белкина. – Я не к тому спрашиваю, чтобы ты приставать начал, мне важно знать, в форме я или начинаю ее потихоньку терять?

– Ты в форме, Варвара, а если говорить насчет застежки лифчика, то это происходит из-за твоей комплекции, а не от взглядов.

– Материалист проклятый, – Белкина метнулась в сторону, загремела чем-то в стенном шкафу и прикатила в коридор огромную дорожную сумку на колесиках.

– Полную сумку кассетами набить хочешь?

– Другой у меня нет, – призналась Белкина.

– Поехали, порнографистка, – Дорогин уже вращал ключи на пальце.

До Горбушки добрались благополучно. Дорогин и Белкина напоминали разведчиков, попавших во вражеский лагерь. Они стояли с дурацкой сумкой на колесиках и оглядывались по сторонам. Киоски, лоточники – непонятно было, с какого конца подступаться.

– Пойдем напролом, – выдохнула Белкина и направилась к ближайшему лотку.

Столешницы не было видно из-за разложенных кассет, компактов, журналов. Белкина просматривала надписи на кассетах:

– Фигня всякая, мультики, боевики, страшилки, ничего стоящего.

Она завладела каталогом тех кассет, которые не были выставлены на продажу. Но и тут ее ждало разочарование. Кое-что еще можно было назвать эротикой, но порнухи, особенно отечественного производства, не просматривалось.

Белкина отложила каталог и обворожительно улыбнулась продавцу:

– Простите, у вас чего-нибудь этакого нет?

– Этакого? – парень, стоявший за лотком, не сразу понял, о чем идет речь.

– Вам что-нибудь изысканное?

– Самое изысканное.

– Могу предложить Фасбиндера и Гринуэя. Копии, конечно, не очень, но для настоящего ценителя…

Белкина готова была выругаться матом и плюнуть себе под ноги. «Черт, – подумала она, – интеллигентный вид! Надо было накраситься вульгарно.»

– Извините, а вы, случаем, не Варвара Белкина? – вкрадчиво поинтересовался продавец.

И только сейчас журналистка заметила свежий номер «Свободных новостей плюс», лежащий на пластиковом стуле.

– Я ее сестра.

– Старшая или младшая?

– Мы однояйцевые близнецы, – зло ответила Белкина.

Парнишка засмеялся, и Варвара сообразила, что парень с ней никогда не будет откровенен. Кому ж это хочется подрубить свой бизнес на корню? Журналист – это нечто вроде налогового инспектора или полиции нравов, только еще хуже. Представителей власти еще сдерживают какие-то инструкции и законы, а журналист – это полный отморозок, может позволить себе что угодно. И если информация от налогового инспектора никуда дальше инспекции не пойдет, то для журналиста чем больше шума, тем лучше, он с этого живет.

– Нет, Фасбиндер – это для меня мрачновато, а Гринуэй у меня есть. Спасибо.

– Не за что. Извините, что ничем не мог помочь. Но приходите на следующей неделе, я постараюсь подобрать вам что-нибудь интеллектуальное.

– Слава Богу, что не духовное, – пробормотала сквозь зубы Белкина.

– Заходите, буду рад помочь.

Варвара с тоской во взгляде осмотрелась. Дорогин стоял метрах в двадцати от нее и скучал, он безо всякого интереса рассматривал торцы кассет.

«Вот же черт! Как это я сразу не сообразила, мне тут делать нечего.» Она решительно направилась к Дорогину и скорбно произнесла:

– Сергей, я самая настоящая звезда.

– Я в этом никогда не сомневался.

– Впервые мне не хочется быть звездой, меня здесь узнают. Даже лоточники и те читают газеты, смотрят телевизор, – Белкина глубоко вздохнула, и ее огромная грудь колыхнулась.